Жизнь волшебника. Александр Гордеев

всему «женскому» фронту. Читая в пустыне литературу о сельском хозяйстве, когда все мысли

      связывались с работой на земле, ему было бы даже смешно подумать об эффекте, производимом

      такими знаниями на женщин. Всё это познавалось из естественного интереса. Нынешнее же

      самообразование вдобавок ко всему необходимо и для создания внешнего эффекта, для того,

      чтобы хвост пошире распушать.

      Вот и выходит, что жена его расцветает всё краше, а фантазия соблазняет теми, кто по уму и

      внешности даже рядом с ней не стоял. Иногда в постели в самый неподходящий момент она,

      словно хулиганя, вдруг передёргивает колоду женских карт, подсовывая воображению кого-нибудь

      из бывших, а то и вовсе из тех, кого он просто видел на работе или на улице. И тяга к жене

      оказывается словно подкошенной.

      Сейчас же, в ванной, напряжённой гулом воды в трубах, Роман обнаруживает, наконец, что это

      уже предел! Свечение Голубики истощилось, прошлое прорвало плотину. Ирэн не спустилась в его

      душе, как он того хотел, на несколько ступенек вниз – она рухнула на самый пол. Игры с чувствами

      чреваты – случилось то, чего он не ожидал. «Курица Синеглазая», – невольно произносит Роман и

      вдруг впервые обнаруживает, как это обидное прозвище, наконец, по-настоящему отдаляет её. И

      ничего особенно привлекательного в ней уже нет. И даже синие глаза, эти драгоценные камни её

      души, уже не волнуют. Ну и что, что синие? Чем хуже зелёные или какие-то ещё? Да это вообще,

      можно сказать, несправедливо считать один цвет красивым, а другой нет. «Что я делаю? Как я могу

      думать о ней так?! – с ужасом восклицает Роман, словно пытаясь вернуть невозвратимое. – Да

      ведь она же беременная, в её животе мой ребёнок! Как я могу говорить о ней – Курица! Это же

      мерзость, низость, преступление!» И обнаруживает вновь, что, оказывается, можно. Ситуация и

      отношения, наконец-то, изменились не просто так, как он хотел, а и впрямь даже с перехлёстом, с

      перевыполнением плана, как сказали бы на заводе. Да, он умеет собой управлять, и он добился

      необходимого. «Что я наделал с собой! Что натворил!» – ужасается Роман. Жена и сейчас ходит в

      мягких тапочках за этой голубой картонной дверью, закрытой блестящим шпингалетиком, но там

      уже другой, прежний мир. Здесь же, в тесном пространстве ванной, где он сидит с карточным

      веером фотографий бывших женщин в руках, – абсолютная власть прошлого, дух эпохи Большого

      Гона, которая, оказывается, не так далеко и отошла, чтобы ей уже нельзя было вернуться.

      Голубика и догадываться не может об этом чуждом ей мире внутри своей квартиры…Почему

      только именно в этот момент она на кухне роняет не то чашку, не то блюдце? Что можно сделать с

      разбитым? Лишь замести осколки и выбросить…

      Очнувшись от приглушённого звона разлетевшейся посудины, Роман прикрывает воду, для виду

      шумевшую из крана, осматривается. На ворсистом коврике