Жизнь волшебника. Александр Гордеев

моего добра, то ты сама видишь, как я к

      тебе отношусь. А вот что касается интереса… Видимо, я тебе не интересен… Тут-то, видимо, и

      вопрос. Да… Но специально я ничего делать не буду. Не мил, так не мил…

      Ирэн лежит, раздумывая над его словами. А ведь формула чувства, о которой он говорит, и в

      самом деле верна. Если вспоминать все свои прошлые отношения, то в них и впрямь не хватало

      или того, или другого. А как с Романом? Конечно, большего добра, чем от него, она не видела ни от

      одного мужчины. Дай-то Бог, чтобы все мужчины так относились ко всем женщинам. А вот

      интересен ли он? И тут, пожалуй, больше да, чем нет. Он пытливый, неожиданный, «сюрпризный».

      Так в чём же тогда дело? Почему она любит его не так глубоко, как хотелось бы? Если бы в его

      формулу какой-то ещё третий пункт… Конечно, Роман добрый, заботливый, внимательный, но

      чего-то в нём всё-таки не хватает. Перца что ли, какого-то… Беспомощный он… Переживает, что не

      может ничего стоящего сделать для семьи, что живёт на готовеньком, но ведь и в самом деле,

      сделать-то не может. Конечно, ей надо сказать: «Да ладно, не забивай голову, я и сама на всём

      готовеньком родительском живу. Всё со временем получится…» А вот почему-то не говорит. Как ни

      странно, но он своим настроением, что способен на большее и её заразил…

      На этой неопределённой подвешенности и заканчивается их ночной разговор.

      От внезапного открытия нелюбви любимой женщины душа Романа со стоном проседает, как

      скрипнувший надорванный мост, однако самолюбие, ущемлённое ещё боольшим самолюбием

      жены, через какое-то время привыкает и к жизни на первом этаже. Любовь способна укротить ещё

      и не такую гордыню. Да, Голубика холодна, да, она зовёт его лишь по фамилии, но она всё равно

      остаётся лучшей, богиней. Тем более, что иногда её заносчивость и высокомерие кажутся не

      более, чем маской. Ведь у тела-то её никакой маски нет. Под одеялом Ирэн прижимается ласково и

      мягко. Там она настоящая. И, пожалуй, это стоит того, чтобы снисходительно не замечать её

      дневной отстранённости. Конечно, ничего привлекательного в этой искусственности нет, однако тут

      хватает и того, что за день их души не разлетаются дальше, чем сближаются по ночам.

      И всё же, как ни уговаривай себя, но признание Голубики в нелюбви похоже на ядовитое семя,

      брошеное в душу и болезненно разбухающее там. Подавленность и чувство униженности

      становится с каждым днём всё тяжелее. «У неё ко мне всего лишь дружба, – ущемлённо думает

      Роман, – а я, дурак, привязался к ней, как телок, и уже просто не могу без неё. Но это совсем не по

      мне. Она сильнее меня своей холодностью. Что ж, если слабым и зависимым меня делает чувство,

      то пусть оно исчезнет совсем или хотя бы уменьшится. Надо просто уровняться с Ирэн,

      приглушить свои душевные порывы…» Задача эта, конечно, не из простых. Тем более, что решать-

      то её ой как не хочется… Но если надо – значит, надо.