Тридцатая любовь Марины. Владимир Сорокин

улице осторожней! У Веры допоздна не сиди!

      Широко расставив ноги, Рома опустил чемодан в черную дыру, шофер запоздало двинулся помочь ему. Потом все трое исчезли в машине, она заурчала и, раздвинув играющих в расшибец мальчишек, уползла под арку.

      Марина вернулась в прохладную комнату, скинула тапочки и босая запрыгала на липком от растопившейся мастики паркете:

      – Одна! Одна! Одна!

      Ее отражение прыгало в бабушкином трюмо: белое коротенькое платье в синий горошек, вьющиеся каштановые волосы до плеч, худые загорелые руки.

      Бабушка уехала на две недели, оставила соседке семьдесят рублей с просьбой «посматривать».

      Марина подбежала к телефону, набрала номер.

      – Але? – нараспев протянула Вера.

      – Вер! Бабуля уехала.

      – Уже?

      – Ага.

      – Счастливая. Ну че, ты придешь?

      – Конечно.

      – Приходи пораньше, поможешь торт сделать.

      – Какой?

      – Ореховый.

      – С кремом?

      – Обязательно…

      – Вер, а кто еще будет?

      – Танька, Ольга и ты. Может, Мишка с Олегом зайдут.

      – Нормально.

      – Приходи… Щас, мам, иду… ну, пока, Марин.

      – Пока.

      Марина положила трубку, села к инструменту, полистала ноты.

      С балкона сквозь тюль текла жара, внизу кричали мальчишки, клавиши пахли нагретой слоновой костью, большие часы, висящие над пианино, громко тикали. Лукавые четверти мазурки были хорошо знакомы, но играть не хотелось.

      Разыскав брошенные тапочки, Марина сбегала к соседке.

      – Только ты сразу не трать, Мариночка, – нравоучительно склонила голову набок Вероника Евгеньевна, протягивая сложенную пополам десятку. – Кушать у тебя есть что?

      – Бабуля на неделю наготовила.

      – Держи в холодильнике, а то прокиснет в момент…

      – Я знаю, теть Вер.

      Марина купила на Петровке три пачки серебристого, покрытого изморозью эскимо, одну съела, запивая ледяной, бьющей в нос газировкой, две другие сунула в пакет с тремястами граммами развесного шоколада и побежала домой.

      Сунув шоколад с мороженым в холодильник, пошла в ГУМ, толкаясь в потной толпе, купила Верке пластинку Караклаич, голубую шапочку для купания и капроновые чулки.

      Пухлой веснушчатой Вере исполнялось пятнадцать, Марина была на полмесяца старше…

      – Мы уже все скомбинировали! – похвалилась Вера, распахивая дверь и с треском вырывая зубами из яблока добрую треть. – Навай… пноходи…

      – Прожуй, подавишься, – усмехнулась Марина, перешагивая обитый войлоком порог.

      – Угу…

      Они прошли в комнату, посреди которой посверкивал стеклом накрытый стол. На кухне что-то громко жарилось, и в чаду мелькала оплывшая фигура Вериной мамы.

      – Ух ты, платье милое какое, – проговорила Вера, глотая и слегка кривя смешливые губы. – Софи Лорен прямо…

      Марина опустилась на диван, стала распаковывать большой сверток.

      Она