«Пена дней» и другие истории. Борис Виан

и в вентиляционную решетку над аппаратом, и постепенно экран осветился.

      XXXIX

      Профессор д’Эрьмо ободряюще похлопывал Колена по спине:

      – Да вы не огорчайтесь, старина. Может, обойдется.

      Колен стоял, не поднимая глаз, вид у него был раздавленный. Хлоя держала его под руку. Она изо всех сил старалась казаться веселой.

      – Ну конечно, – сказала она. – Должно же это когда-нибудь пройти…

      – Наверное, – пробормотал Колен.

      – Короче говоря, – заключил профессор, – если она будет точно выполнять мои назначения, то ей, вероятно, станет лучше.

      – Вероятно, – повторил Колен.

      Они стояли втроем в круглом белом вестибюле, и голос Колена, отражаясь от потолка, звучал словно издалека.

      – Как бы то ни было, – добавил д’Эрьмо, – я пошлю вам счет.

      – Само собой разумеется, – сказал Колен. – Благодарю вас за ваши хлопоты.

      – Если дело не пойдет на поправку, вы снова ко мне придете. Остается еще возможность оперативного вмешательства, которую мы пока даже не обсуждали…

      – Да, конечно, – сказала Хлоя, стиснув локоть Колена, и на этот раз она зарыдала.

      Профессор обеими руками подергивал бородку.

      – Весьма досадно, – сказал он.

      Воцарилась тишина. Сквозь прозрачную дверь они увидели, как появилась медицинская сестра и дважды коротко постучала. В толще двери вспыхнули зеленые буквы указателя: «Войдите».

      – Приехал какой-то месье, – доложила она. – Он просит передать, что Николя уже здесь.

      – Благодарю вас, Шлюха, – сказал ей профессор. – Вы свободны.

      И сестра удалилась.

      – Ну что ж, – пробормотал Колен. – До свидания, профессор д’Эрьмо.

      – Несомненно, – сказал профессор. – До свидания, лечитесь… И постарайтесь куда-нибудь уехать…

      XL

      – Что, плохо? – спросил, не поворачивая головы, Николя, прежде чем машина тронулась с места.

      Хлоя все еще рыдала, уткнувшись в белый мех, а Колен выглядел как мертвец. Запах тротуаров заметно усиливался, испарения эфира обволокли всю улицу.

      – Поехали, – сказал Колен.

      – Что у нее? – снова спросил Николя.

      – Самое скверное…

      Тут Колен сообразил, что он говорит, и взглянул на Хлою. Он так любил ее в эту минуту, что готов был убить себя за неосторожно вырвавшиеся у него слова. Хлоя, забившись в угол сиденья, кусала себе пальцы. Ее шелковистые волосы упали ей на лицо, а меховая шапочка валялась под ногами. Она вся исходила в плаче, будто грудной младенец, только плач этот был беззвучный.

      – Прости меня, Хлоя, я чудовище.

      Колен придвинулся к ней и прижал ее к себе. Он целовал ее бедные, обезумевшие глаза и слышал глухие и редкие удары своего сердца.

      – Мы тебя вылечим, – сказал он. – Я только хотел сказать, что для меня нет ничего ужаснее, чем видеть тебя больной, какой бы ни была твоя болезнь…

      – Мне страшно, – сказала Хлоя. – Он наверняка сделает мне операцию.

      – Нет, –