Шпага д'Артаньяна, или Год спустя. Ораз Абдуразаков

дрожью в голосе, – но с этого дня извольте считать в числе ваших должников короля Франции… а также весь французский двор.

      – Вы герой, – сказал герцог Орлеанский, глядя в смоляные глаза юноши, – ведь это чудо, настоящее чудо, что вы оказались здесь в эту минуту…

      – Но назовите себя, сударь, – попросил король, – дабы мы знали человека, которому так обязаны.

      – Представьтесь же его величеству, граф, – раздался голос, заставивший короля содрогнуться, и на тропинке показался герцог д’Аламеда, ведя в поводу двух вороных коней.

      Сделав над собой невероятное усилие, Людовик перевёл взгляд с Арамиса на юношу, лицо которого вдруг показалось ему странно знакомым.

      Тот снова поклонился королю и сказал:

      – Граф д’Артаньян к услугам вашего величества…

      XXVIII. Accipe hunc gladium cum Dei benedictione[5]

      Д’Артаньян! Какую бурю изумления и противоречивых эмоций вызвало это громкое имя в толпе охотников! Как затрепетали чуткие сердца придворных, всегда умеющие предвидеть грядущие перемены. Как засверкали глаза вельмож, будь то недоброжелатели или поклонники великого маршала.

      Д’Артаньян. Это имя, набатом прогремевшее в утренней лесной тиши, не оставило равнодушным никого. Оно являлось источником и крушением множества надежд, оно возвышало и низвергало в прах, оно лечило и ломало хрупкие сановные судьбы.

      Д’Артаньян… Кому было невдомёк, что в решительный миг, когда слово это, подобно разящей шпаге, сверкнуло под сводами вековых деревьев, рядом с Королём-Солнце зажглось новое светило. И в момент своего рождения, согласно всем законам астрономии, имя, восставшее из могилы, затмило даже звезду царственного Бурбона. Ибо, вопреки вероятию, в противовес любым ожиданиям, Людовик XIV был, очевидно, поражён гораздо больше своих впечатлительных подданных. Прямой, открытый взор юноши, волею судеб мгновенно вознесённого к вершине придворного олимпа, казалось, загипнотизировал короля.

      А между тем холодный и быстрый ум монарха, напротив, работал с чрезвычайным напряжением. Рой мыслей, усиленно скрываемый видимой оторопью, проносился в его голове:

      «Д’Артаньян… Что это значит? Что это, ради всего святого, может означать? Какой-нибудь родственник, не иначе… Но молод, очень молод… Племянник? Невозможно: у моего гасконца не было ни братьев, ни сестёр. Граф… Он назвал себя графом. На каком основании? Впрочем, было же завещание. Что завещание – может, подделка? Нет, нет, я ведь знаю нотариуса… О чём это я? Ведь никто ещё в глаза не видал никакого завещания. Но кто же этот человек? Боже, как он похож на д’Артаньяна, да и величает себя д’Артаньяном… Проклятый д’Эрбле: это наверняка его козни! Просто очередная интрига… нет – очередной заговор против меня. Неугомонный старик, ты переполняешь чашу моего терпения. Я уничтожу тебя, будь ты хоть самим папой!.. А! Кого я обманываю?! «Будь он папой!» Всё дело именно в том, что он не какой-нибудь папа, иначе… Потом, после о нём… В конце концов, король должен, обязан судить

5

«Вручаю тебе меч сей с благословением Господним» (лат.)