Шпага д'Артаньяна, или Год спустя. Ораз Абдуразаков

безо всякой видимой причины набросился на посла. И если бы дело дошло до драки, то я…

      – Вы?..

      – Арестовал бы графа ещё до того, как он сделал бы первый выпад.

      – Ого! Да вы сама предупредительность, сударь! – выпалил Людовик, вне себя от того, что его замысел так или иначе был обречён на провал. – Вот так, по собственному почину, без приказа?

      – Я лишь исполнил бы свой долг перед короной, государь.

      – Так исполните его теперь, капитан, – величественно произнёс король.

      – Готов служить вашему величеству. Приказывайте, государь.

      – Немедленно возьмите под стражу де Варда.

      – По какому обвинению?

      – Я полагаю, что король вправе заключать своих подданных безо всяких объяснений, – заносчиво ответствовал Людовик. – А впрочем, нет: предъявите ему обвинение в оскорблении достоинства посла иностранной державы. Поспешите, барон!

      – Ещё одно слово, государь. Сколько лошадей дозволено мне будет взять из конюшни?

      – А зачем? – нахмурился король.

      – Чтобы догнать графа де Варда.

      – Догнать? Он, что же, покинул двор?

      – Сразу после оскорбления посольского достоинства, – невозмутимо отрапортовал де Лозен. – Свидетели его отъезда утверждают, что он умчался как одержимый…

      Сент-Эньян невольно вжал голову в плечи, ожидая неминуемого взрыва. Пегилен замер в напряжённом ожидании. Но Людовик XIV, казалось, о чём-то задумался. На несколько долгих минут в апартаментах абсолютного монарха воцарилась абсолютная тишина. Фавориты, наблюдавшие за повелителем, изо всех сил старались угадать его мысли. И в ту самую секунду, когда Лозен пришёл к выводу, что де Вард покинет Бастилию только в день собственных похорон, а Сент-Эньян заключил, что графу не миновать эшафота, Король-Солнце разомкнул уста и произнёс два слова:

      – Пусть едет.

      Вздох недоумения и облегчения вырвался одновременно у адъютанта и капитана.

      – Вы отменяете приказ об аресте, государь? – сдержанно поинтересовался Пегилен.

      – Отменяю, капитан. Пусть едет, – повторил король.

      Де Лозен выслушал и, попросив разрешения уйти, откланялся. От дверей королевских покоев он отправился прямиком в зал Дианы, где герцогиня де Монпансье с нетерпением поджидала своего великолепного возлюбленного. Надо сказать, что за последние несколько дней барон немало преуспел в осуществлении своего сокровенного замысла, так что его величество уже с более тщательно скрытым неудовольствием поглядывал на свою нелюбимую кузину. Это служило неистощимым источником весёлости принцессы и честолюбия Лозена: они почти не расставались. Придворные с недоумением и даже завистью следили за этой необычной парочкой, гадая, в какую романтическую ловушку заманивает тщеславный гасконец неискушённое сердце внучки Генриха IV. Герцогиня просто светилась счастьем, слушая непринуждённую болтовню признанного сердцееда.

      – Как ты думаешь, Маникан, чего добивается наш друг? – насмешливо спросил приятеля де Гиш, увлечённо наблюдавший