Казаки в Абиссинии. Петр Краснов

ласково, ободряюще говорит широкий и коренастый старовер Архипов, подталкивая за плечо одного из них, но работа от этого вперед не идет, черномазые только больше болтают между собой.

      – Эк вы, народ какой глупый! – презрительно говорит Архипов и двумя-тремя мощными движениями расстилает ковер. «Черномазые» смотрят и улыбаются, потом расходятся с таким видом, как будто они целый дом наработали.

      Зато чуть стемнеет в тылу лагеря, неугомонно урчит безобразный мотив волынки и слышен их неприятный говор до поздней ночи…

      У сомалей и абиссинцев, проживающих в Джибути, своеобразная посадка, своеобразные понятия о езде, о выездке лошади, о шике. Те лошади, которых они приводили ко мне, все без исключения были плохо кормлены, отвратительно со держаны. У всех побитые абиссинским седлом спины, кости, выдавшиеся вперед, ощипанные хвосты, косматые гривы, обломанные копыта. С узкой грудью и свислым задом, они только умными глазами своими говорили о тех голодовках и тех истязаниях, которые они вынесли. Абиссинцы, как все народы Востока, ездят на мундштуках. Мундштук их – это орудие пытки для лошади. Железо его почти остро, рычаг длинный, впивающийся в губы с боков, вместо цепки кольцо, пропущенное под нижнюю челюсть. К усикам мундштука привязан страшно короткий круглый повод, едва достигающий середины шеи. На спину положен потник из козьей шкуры шерстью на шерсть лошади и седло с двумя громадными луками. Подпруги подтянуты небрежно, седло ерзает деревянными палицами по спине и трет круп ремнем под задом. Показывая лошадь, сомалиец с тысячью предосторожностей садится с правой стороны на нее, пропуская для этого большой палец в маленькое круглое стремя; сел, дернул за мундштук, так что бедная лошадь закрутилась, как змей, ударил ее палкой и поскакал, болтая руками и впиваясь голыми черными шенкелями в бока лошади. Белый плащ развивается по ветру, физиономия выражает удовольствие. Проскакал, осадил на месте так, что лошадь села на задние ноги и туча пыли поднялась к небу.

      – Assey toi, assey toi[46]! – кричит он мне. Я сажусь и еду шагом и рысью. Зацуканная, задерганная лошадь топочет на месте, абиссинец машет плащом и кричит:

      – Sauter, sauter…[47]

      Но куда тут скакать, когда слабые ноги еле несут, а усталая грудь с трудом дышит.

      И в пустыне: встретишь конного сомаля или араба – всегда он скачет во все стороны или свесившись набок и натирая спину… Наша холя лошади им незнакома. С трех лет она уже под седлом, с трех лет она уже скачет по камням и песку пустыни, обламывая копыта и ослабляя задние ноги. И это почти на родине арабской лошади!..

      18 (30) ноября, вторник. Лагерь принял окончательно жилой вид. Приехали доктора и офицеры. Повар начальника миссии начал готовить обеды, словом, жизнь в палатках вступила в свои права.

      Почти все мулы приобретены. Их 44: 41 под состав миссии и 3 запасных. 24 из них доставлены мсье Лаборди, 3 куплены у одного богатого абиссинского купца и 13 приобретены при посредстве Гасан-Магомета. Мул, потомок

46

– Довольно, теперь вы (фр.).

47

– Скачите, скачите… (фр.)