Дневник секретаря Льва Толстого. Валентин Булгаков

то же мнение об этом выражении самому Фету и как Фет с ним спорил.

      Л.Н. забыл уже про это.

      – Да неужели?! – воскликнул он.

      Утром были француз, представитель кинематографической фирмы, и молодой человек – революционер. Первый отложил снимание Л.Н. до весны; второй ушел, оставив очень неприятное и нелестное о себе воспоминание.

      Ввиду того что у Л.Н. болит горло, Душан предупредил всех домашних, чтобы его меньше вызывали на разговор. Выйдя в столовую к обеду, Л.Н. рассказал, что он читал целый час с сыном Сухотина Михаилом «Мертвые души» Гоголя. О Гоголе он говорил:

      – Замечательно, что когда он описывает что-нибудь, выходит плохо, а как только действующие лица начнут говорить – хорошо. Мы сейчас о Собакевиче читали. Прошу!.. (Л.Н. весело засмеялся. – В.Б.). «Один прокурор хороший человек, да и тот… свинья!.. А губернатор? Разбойник!..» – И снова залился добродушным смехом.

      Затем говорили о купце, поклоннике Л.Н., который всё присылает в Ясную Поляну ситцы своей фабрики; о хорошем письме из Японии, полученном Л.Н., о положении католицизма на Западе в сравнении с положением православия в России и пр.

      Заговорили о снах. Толстой рассказал, как ему приснилось на днях, что он вальсировал на балу с какой-то дамой и всё смущался, что он танцует по-старинному, тогда как все – по-новому.

      – Сны – это удивительное явление, – говорил Л.Н. – Совершенно справедливо изречение Паскаля, что если бы сны шли в последовательности, то мы не знали бы, что – сон, что – действительность.

      Сегодня Л.Н. получил большое и горячее письмо от студента Киевского университета Бориса Манджоса с призывом уйти из Ясной Поляны, от тех неестественных условий, в которых Толстой живет здесь.

      «Дорогой, хороший Лев Николаевич! – писал, между прочим, киевский студент. – Дайте жизнь человеку и человечеству, совершите последнее, что Вам осталось сделать на свете, то, что сделает Вас бессмертным в умах человечества… Откажитесь от графства, раздайте имущество родным своим и бедным, останьтесь без копейки денег и нищим пробирайтесь из города в город… Откажитесь от себя, если не можете отказаться от близких своих в семейном кругу».

      Л.Н. отвечал Манджосу следующим письмом, о котором просил меня никому не говорить: «Ваше письмо глубоко тронуло меня. То, что вы мне советуете сделать, составляет заветную мечту мою, но до сих пор сделать этого не мог. Много для этого причин (но никак не та, чтобы я жалел себя); главная же та, что сделать это надо вовсе не для того, чтобы подействовать на других. Это не в нашей власти и не это должно руководить нашей деятельностью. Сделать это можно и должно только тогда, когда это будет необходимо не для предполагаемых внешних целей, а для удовлетворения внутреннего требования духа, когда оставаться в прежнем положении станет так же нравственно невозможно, как физически невозможно не кашлять, когда нет дыханья. И к такому положению я близок, и с каждым днем становлюсь ближе и ближе.

      То, что вы мне советуете сделать: отказ от своего общественного положения, от имущества и раздача