Дневник секретаря Льва Толстого. Валентин Булгаков

выбираемых из «На каждый день», Л.Н. говорил мне, что она для него очень радостна, интересна и он уже не сомневается в том, что она нужна.

      Утром я несколько раз по разным поводам входил в комнату Л.Н. во время его работы и извинился перед ним. Но он, по свойственной ему деликатности, возразил:

      – Что вы! Я вас боюсь, а не вы меня бойтесь!..

      Перед обедом был еще гость – пожилой господин с необыкновенно звучной двойной фамилией, который просил Л.Н. прочесть его поэму и дать удостоверение, что в ней не заключается «болезненного направления». Конечно, он только утомил Л.Н. Сказать же о своем деле до свидания с Толстым он не хотел.

      За обедом Л.Н. говорил о рассказе Леонида Андреева, напечатанном в «Утре России».

      – Это написано каким-то непонятным, не русским языком, по-испански, должно быть. Всё дело в том, что какой-то священник залез на паровоз, повернул рычаг и уехал… Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна – так это потому, что его направление менее безумно.

      Заговорили о пародиях Измайлова на современных писателей.

      – Измайлов хорошо пишет, – заметил Л.Н.

      После обеда он читал вслух Сухотину и мне новую статью Федора Страхова в одной маленькой народной газете. Снова говорил о теперешней своей работе, что она очень занимает и радует его. Вечером подписал свои переписанные на пишущей машинке письма и просмотрел написанные мной.

      – Спите спокойно! – проговорил он уходя.

      Часов в двенадцать, когда я еще не спал, Л.Н. отворил дверь из своей комнаты и заглянул ко мне.

      – Что же вы не спите?

      И тут же попросил меня приготовить ему завтра для поправки, распределив по новому плану, февральский выпуск «На каждый день», который нужно было отсылать в типографию.

      После его ухода я некоторое время продолжал еще заниматься и приблизительно в час или в половине второго пошел вниз, отнести почту. Вдруг раздался электрический звонок, за ним другой.

      Я вспомнил, что это звонок из комнаты Л.Н. в мою, тот самый, которым он должен был воспользоваться «на всякий случай», и немного даже испугался: ведь Л.Н. ни разу ко мне не звонил, даже во время болезни.

      Прибегаю. Л.Н. лежит в постели. На столике – зажженная свеча.

      – Мне бы Душана Петровича, – говорит он.

      – Вы нездоровы, Лев Николаевич?

      – Нет… А то вы сделайте. В углу мышь скребется, так возьмите в кабинете свечу, зажгите и поставьте вон в тот угол.

      Я всё исполнил и, пожелав спокойной ночи, вышел, довольный, что ничего худшего тревожные звонки не обозначали.

      16 февраля

      Утром говорил:

      – Я ужасно гадок сегодня, чувствуется какая-то тяжесть во всем теле… Так что вы будьте снисходительны ко мне!

      После я слышал, как он говорил:

      – Нездоровится, но работается ничего.

      И действительно, работал, как всегда, до двух часов и вечером, нисколько не отступив от обычного распределения дня.

      Утром