Берег мой ласковый. Павел Кренев

что с тыловой стороны к батальону никто не приходил на помощь. Хотя в момент начала наступления командование твердило уходящим в бой: мы вас поддержим, если наступит такая необходимость. Теперь батальон погибал, и на помощь ему никто не пришел.

      А немцы и финны наращивали напор. По остаткам батальона била стена огня и оружейного, и автоматного, и пулеметного, и минометного. А по шоссе Луохи – Кестеньга к линии боя подошел немецкий танк и с ближней дистанции обстреливал позиции советского батальона.

      Батагов сидел молча на бруствере, чадил махорку и качал головой.

      Второй его номер тем временем восседал на бугорке с голым пузом, с округленными глазами. Махал руками и о чем-то возбужденно талдычил. Наверно, о подружках своих, с которыми у него отношения не всегда гладко складывались.

      Батагов ожесточенно отбросил окурок в сторону и приказал:

      – Все, Николай, надевай гимнастерку, заканчивай свой треп.

      – А чего такое, Силантий Егорович? Чего такое? Никто на нас не идет, можно бы и погреться.

      – Не идет, так пойдет, недолго осталось.

      Борисов напяливал гимнастерку и важничал:

      – А мы их со всех видов оружия. Вон у нас силища: боевой пулемет, гранаты, у меня винтовка. Дальнобойная, мосинская, пусть только попробуют.

      Он засиделся в тылу, Николай Борисов, пороху не нюхал в настоящем бою и теперь вот храбрился.

      «На роту, должно быть, скоро пойдут, – с тревогой размышлял Батагов. – Выдержали бы ребята».

      Словно в подтверждение его мыслей спереди, в расположении роты, раздался страшный грохот, и через секунду он осознал, что на их роту обрушился сокрушительный огонь. Со стороны противника стреляло, наверное, все, что могло стрелять. Била тяжелая артиллерия, сотрясали воздух выстрелы танков и минометов. И с фронта, и с флангов по роте колошматили пулеметы. Не меньше десятка штук.

      «Эка силушка напала! – беззвучно выговаривал Батагов. – Кто совладает с такой-то силушкой? Никому и не совладать. А у роты, считай, одни винтовочки, да пушечка-пукалка, да несколько штук пулеметов, бесполезных против танков.

      Он понял, что рота теперь погибла, ей не выдержать такой огонь.

      Еще старый солдат с безысходностью осознал, что теперь, когда погиб его батальон, державший оборону и прикрывавший его пулеметную точку с правого фланга, когда перемалывается в страшном огне его рота, защищавшая его от врага, теперь его позиция становится открытой для нападения со всех сторон. Теперь достаточно одного прицельного орудийного выстрела с дальней дистанции. Хватит и одного подкравшегося с любой стороны снайпера.

      Все как в драке, когда ты один, а против тебя семеро. Не знаешь, откуда прилетит оплеуха.

      Ситуация менялась категорически, катастрофически.

      Батагов впервые с того дня, когда он прибыл на эту войну, почувствовал, как его тело наполняется страхом. Страх разлился по телу, сдавил мышцы, запокалывал иголками в кончиках пальцев ног и рук.

      Впервые он явственно ощутил, как откуда-то