Слоны и песок. Дмитрий Болотов

      Эпизодический человек

      Люди идут по крыше, и скрылись в чердачный проем.

      Мужчина молится с газеткой: держит в руке и движет ей, как будто она тоже участвует в молитве.

      Женщина с розовым пакетом и толстыми ногами у стола д/записок уронила голову на грудь.

      Теперь женщина с пакетом пошла помолиться, и я присел на ее теплое место.

      Странная картина: пожилая женщина медленно пятится от церкви. Прошла так до самой автобусной остановки. Выбросила что-то в урну, села на нее и стала разводить руками (делает зарядку).

      Мужик зажал подбородком газету, свернутую в трубку, и копошится в кошельке. Лицо благообразное, а в фигуре скрюченность и подавленность.

      Перед церковью парень стоит. Ноги расставил, руки скрестил на пупе. В черных очках, широко раскрывает рот.

      В траве, на холодной земле валяется мужик. Наверное, тот самый, что долго рассиживался в углу.

      «Человек на траве» оказался другим. Зашел, дождался конца службы, чтобы поговорить с отцом.

      Из автобуса я видел женщину на Невском. Немолодая, она стояла, близко склонившись к рекламной карте, а руки, видно для равновесия, заложила за спину. Я даже видел примерно то место на карте, которое ее так занимало, и подумал, что может быть, кончик ее носа касается сейчас того места, где находится наш дом.

      В автобусе рядом со мной ехал младенец. Всю дорогу мы рассматривали друг друга. Единственной игрушкой служила ему бумажка (одноразовый платок). И когда я поковырял в носу, он тоже прикоснулся бумажкой к носу.

      Женщина стоит у дверей, приготовившись к выходу. Дверь, резко открывшись вовнутрь, вышибла у ее из руки перчатку. Да так неудачно, что ей пришлось тянуться за ней, а пока она тянулась, двери начали закрываться, и когда она выходила, прищемили ее.

      Мужик отдал в церковь неплохие старые свитера. Теперь макает свечи в лампады и смазывает себе костяшки пальцев.

      Парень говорит: я курил душой. А теперь это перешло на брата. Хочет вернуть незамутненную первозданную душу. Так и сказал: первозданную.

      – Так, здесь, передняя площадочка, кто еще не оплатил? Молодой человек, оплачивали? – Вроде как, да, – Ну, умничка, спасибо.

      Нарисовала на запотевшем стекле медузу и смотрит в нее, сморщив лобик, вздернув носик. То в нее, то в телефончик, где что-то медленно падает.

      Бородач читает по книге. Губы движутся, и дождь припустил.

      Снова пришел бородатенький. Снова читает, уткнувшись бородкой. Губы шевелятся, и бороденка тоже.

      И вот его сменил другой, тоже с бородкой, напоминает батюшку. Выглядит солидно, и галстук заколот, а пришел просить «на автобус до монастыря».

      Теперь по церкви разносится крепкий мужской запах.

      В телефоне за чисткой наткнулся на эсемеску: «Дмитрий, я на месте: маленький, толстый, с длинными волосами – легко узнать».

      Старик в очках со снегом на рюкзаке. Бабушка со стеклышками крестит не себя, а от себя: перекрестила подсвечник, уходя, церковь перекрестила.

      Надежда