Фатум. Том второй. Голова Горгоны.. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

с голоду! Русским приходится везти туда хлеб сухим путем через всю великую Сибирь, а это без малого тысяча лиг, да еще океан!.. Стыдно сказать, ведь мы до сих пор вручную перетираем зерно! – Седой монах горько покачал головой и, тяжело опершись на засаленный край стола, воскликнул:

      – Но русские-то!.. Построили мельницу на Славянке! Ближайшие миссии беды не ведали! Муки, что песка на отмели было… Так нашлись дьяволы – анафема на их головы! – сожгли мельницу. Э-эх… нам бы плуги сюда, Мать Мария, ведь корягами пашем…

      Все это время коррехидор, с трудом сдерживая свое нетерпение, накручивал на свою медвежью ладонь витки длиннющего куатро. Последние слова брата Оливы вконец лишили его душевного покоя, он грозно поднялся и, выкатив глаза, ехидно изрек:

      – Что это вы, брат Олива, мне все кукурузой в рыло-то тычете? Да еще и при госте из Мадрида? Я, лопни моя селезенка, католик! Солдат короля! И лучше я буду с голым задом бегать, как последний индеец, чем пущу чужаков на священную землю Испании! Не слушайте его, ваша светлость. Всё это бредни – не более, чем звон на ветру! Моя кавалерия и моя гвардия – лучшее лекарство в этих местах!

      Коррехидор, набычившись, замолчал, напустив на себя вид оскорбленного достоинства.

      – Подозрительно всё это, святые отцы, – протянул он минутой позже. – То-то я стал примечать, что в последнее времечко у вас объявилась престранная любовь к русским бородачам.

      Монахи лишь пожевали губами, оставив вызов, брошенный хмельным сержантом, без всякого внимания.

      – Всё не так просто, сеньор де Уэльва, – задумчиво начал падре Игнасио. – Господин Кусков – главный у русских, – занял дикие земли, купив их у краснокожих, это знает любой… Так что святость и честь короны Мадрида не пострадали.

      – Ну-ну! – сержант хватил глиняным днищем кружки по доскам стола. – Волки прячутся в овечьих шкурах! Волки, сеньор! Вы уж поверьте тертому солдату. И скоро они, вот увидите, покажут нам свои зубы! Эти бородачи, – продолжал кипятиться Аракая, – что псы, коим надо давать пинка, – пусть знают, кто здесь хозяин. Им дай волю, так они начнут наших женщин раскладывать прямо на площадях! Клянусь Святой Инессой, чем скорее мы вышвырнем их из Калифорнии, тем лучше будет для Калифорнии! Вот вы вспомните, падре, и вы, братья, – сержант смахнул пот с кирпичного лица. – Когда наш старый губернатор дон Аррилага помер, земля ему пухом, вместо него пришел дон Хуан де Аргуэлло Эль Санто. И что же он первое сделал? Ну?! – Винсенте Аракая торжествовал. – Что, память отбило молитвами? Ну, так я напомню. Первое, что сделал Эль Санто, он посоветовал бородачам убираться отсюда к чертовой матери! И будь я проклят, губернатор был тысячу раз прав. Эти бестии спят и видят, как бы прибрать к рукам Сан-Франциско, да обратить нас в свою православную ересь!

      – И откуда такие сведения? – Де Уэльва нахмурил черные брови, сурово взглянув на раздухарившегося сержанта.

      Тот – смущенья ни в одном глазу – даже отхлебнув красного вина, ухмыльнулся. Его рука сделала неопределенный финт и с