Очевидец. Николай Александрович Старинщиков

бегая глазами по зеркальному экрану, но ничего не увидел. И стал орать, что он протестует. Остальные его поддержали.

      – Петр Иванович, Петр! – поднял обе ладони Вялов, называя меня вымышленным именем. – Мы же договорились! Понятно: вы сами едва не стали жертвой, но всё же – скажите! По каким приметам вы его узнаёте?

      – По носу. Такие носы бывают у спортсменов, а также у людей кавказской национальности, хотя, говорят, такой национальности не существует.

      – Можете пояснить?

      – Такими носами хорошо дышать при беге на дальние дистанции.

      – А! Понятно. И еще по каким приметам?!

      – По строению черепа, – вновь не выдержал я. – Подобным рылом хорошо зарываться в землю либо в снег.

      Двое статистов, что сидели по бокам от Паши, весело ухмылялись.

      – Он это был! – выкрикнул я. – И зовут его Паша Коньков! Больше мне нечего вам сказать!..

      – Вот и хорошо, свидетель, так и запишем, – согласился следователь и вновь принялся щелкать кнопками.

      – Естественно, он изменился с тех пор, похудел, – продолжил я, – Но это он…

      Теперь это был уже не кабан. И даже не поросенок. И это радовало. Паша переживал за собственную шкуру. И оттого исхудал до крайности.

      Покончив с опознанием, Вялов приступил было к очной ставке, но адвокаты заупрямились. Им требовался перерыв – покурить, сбегать в туалет, а также поговорить с подзащитным.

      – Хорошо, – согласился следователь. – Конвой!

      Дверь отворилась, в помещение вошли трое парней в милицейской форме. На Пашу надели наручники, вывели в соседнюю комнату…

      Очная ставка наконец началась. Паша гундосил про то, как его, безвинного человека, милиция привезла в ближайший лес.

      – На этом месте подробнее, – требовал Вялов. – Привезли, значит, в лес… В какой, если не секрет? И что было дальше?

      – Стали унижать мое мужское достоинство, – сочинял Паша. – Что я как бы гомик. Типа, до сих пор не женат…

      – Вот оно что, – ухмылялся Вялов. – Гномик…

      – Гомик, – поправил Паша. – В том смысле, что голубой.

      – Понимаю. Продолжайте…

      И Паша продолжил. По его показаниям выходило, что потом его опустили в снегу на четыре конечности и заставили нюхать дорогу.

      Следователь качал головой.

      – Для чего дорогу-то? – серьезно спрашивал он.

      – Вместо овчарки, – пояснил Коньков.

      – Этот момент понятен, хотя раньше вы говорили немного иначе. Вас поставили к стенке и хотели расстрелять за неповиновение.

      – Это уж как бы позже, потому что сначала с меня просили бабок – я ведь предприниматель. У меня коттедж, и всем кажется, что на таких, как я, можно нажиться…

      С грехом пополам Паша обрисовал картину «посещения леса» и приступил к описанию преступления. Тут у него вообще гладко вышло. Тем более что ничего придумывать не приходилось. Поняв, что вырваться из милицейских уз ему не удастся, Паша открыл стрельбу. Выходило, что перед этим ему грозили гестаповские застенки – с пыточной камерой, средневековой