Очевидец. Николай Александрович Старинщиков

в форме, чтобы хоть как-то себя защитить.

      Водка прибыла в объятиях пива. Следом приехал шашлык.

      Петька бубнил, чавкая:

      – Зря ты с этой анонимностью затеял. Толку, как видишь, никакого – один только шорох.

      Он был прав как никогда. Впрочем, пока Паша Коньков находился на экспертизе в психушке, меня никто не тревожил, но стоило Вялову снова взяться за Пашу, как тут же вспомнили обо мне. Выходит, обо мне узнали после очной ставки.

      Петька плеснул себе водочки.

      – За нас, дружище, – сказал и вылил содержимое себе в глотку.

      – Это понятно даже пьяному ежу, – продолжал я, вертя пальцами рюмку водки. – Убийца не знал, что очная ставка состоится с анонимным свидетелем.

      – Ты выпей, – говорил Петя, закусывая шашлыком. – Зря ты расстраиваешься. Мы же если начнем их утюжить, от них же перья потом полетят. Знаешь, как начальник УВД настроен?

      Я не знал.

      – Он прямо сказал, что наше благополучие зависит теперь от нас самих, и что если мы будем развешивать уши, то нам их оттопчут…

      Это были всего лишь слова, не подкрепленные конкретными действиями. Говорить у нас всегда умели.

      Мы налили по второй и не заметили, как осушили бутылку. Потом принялись за пиво, говоря о разном и вечном. О нашей службе на Кавказе, о Мишкиной большой любви, о Людмиле, которую пришлось ему завоёвывать. Дело в том, что Люська была участковым уполномоченным, старшим лейтенантом, а погибший наш друг до последнего носил лычки старшего сержанта и учиться не собирался.

      – Он мог получить офицерское звание, – говорил я. – Для этого надо было хотя бы поступить на учебу.

      Петька чмокал губами. Поздно об этом говорить. Нет больше Мишки Козюлина. Осталась лишь вдова и сын-карапуз, который ничего пока что не соображает.

      От выпитого меня потянуло в «отлив». Следом отправился Обухов. И когда мы вернулись, я продолжил ту же тему:

      – Он еще отомстит за отца – вот посмотришь. Он же весь в него! Вылитый Козюлин…

      – На мать он походит, – перебил Петька. – В крайнем случае, на деда…

      – Но как ты так можешь, если у него даже губы!

      Я не успел закончить: в зарослях акаций вдруг обозначилась чья-то фигура, шевельнулись листья, и в мою сторону уставился пистолетный ствол.

      Если б я был трезвым, то упал бы на пол чуть раньше. Звук выстрела напрочь меня оглушил. За ним последовали еще. Я валялся на полу, а из-за акаций били, не переставая, пока не кончились патроны.

      Женщины визжали. Петька валялся рядом со мной, щупая пустую кобуру.

      Не дожидаясь, пока по мне вновь начнут палить, я вскочил и щучкой махнул через ограждение. В руке щелкнуло выкидное лезвие. Однако вставлять «перо» оказалось некому. Кто-то большой уносил ноги за угол школы – туда, где ревел на больших оборотах двигатель чьей-то машины. Человек вильнул за угол, двигатель взревел, и сделалось тихо.

      Оглядываясь по сторонам, я подошел к углу, но никого там не увидел. Здесь пахло выхлопными газами, виднелись свежие клочья порванной колесами травы.

      Судьба вторично усмехнулась надо