История Смотрителя Маяка и одного мира. Анна Удьярова

проучить его.

      – Вы правы, лори, всё так и есть, – вежливо улыбнулась Кора.

      И она даже не солгала, чего в реальнейшем не позволялось: со стороны человека в реальности всё должно было выглядеть именно так.

      Затем она подошла чуть ближе и стала с беспокойством вглядываться в центр зала, поскольку настоящие правила поединков были далеки от того, что представлял себе лори Нимеон. Впрочем, как таковых правил почти не было, кроме правила о том, что победитель поединка вызывает любого из присутствующим на следующий поединок, а выбранный не может отказаться. Поэтому случайных людей здесь не было. Также по неписаному правилу поэты выбирали поэтов, но слушатели здесь тоже были сильнейшие – другие не выдерживали. В остальном действовали правила реальнейшего. А сочинять стихи в реальнейшем было почти невозможно, поскольку требовалось верить в каждое своё слово, в каждую запятую, иначе ни одно слово просто не могло прозвучать. А верить – означало быстро и крепко пришивать каждое слово к тонкой ткани настоящего, и в этом занятии часто было не до красоты слога, так желанной поэтам. Но если ты не мог ничего сказать в реальнейшем, то в реальном не мог зваться поэтом, как бы изящны и точны не были твои рифмы.

      Каждый поединок заканчивался непредсказуемо: проигравший мог вообще исчезнуть, измениться настолько, что его не узнают даже друзья, сойти с ума (то есть то, что так называли в реальном), могло случиться вообще что угодно – и зрители-слушатели тоже рисковали. Но в этом и был азарт.

      Сорел и Квиррел вышли в центр зала (Коре всегда казались лишними эти церемонии), и Мастер провозгласил:

      – Вы стоите на эшафоте. Вас осудили, кажется, за пьяную драку. Возможно, вы даже убили человека. Вашей шеи вот-вот коснётся грубая пеньковая верёвка, и мир навсегда уйдёт из-под ног. Но пока вы видите перед собой толпу пьяных ожиданием зрелища лиц…

      Кора закрыла глаза и сглотнула: Сорел выглядел на эшафоте совсем ребёнком. Он беспомощно оглядывался под огнём сотен взбудораженных ожиданием скорой смерти взглядов, в воздухе остро пахло злорадным любопытством.

      «Ну же, Сорел, ты можешь», – думала Кора, хотя прекрасно знала, что выступающие надёжно защищены от посторонней помощи.

      Сорел нервно откашлялся, что подействовало на толпу, как запах барсука в норе на гончую. Кора закрыла глаза ещё раз.

      – Хм… Принесите, пожалуйста, мне

      табуретку для вдохновения,

      и я расскажу вам историю

      одного знакомого гения –

      печальную,

      но короткую.

      Когда он был маленьким, –

      ростом примерно

      с крупного дога, –

      то больше всего на свете

      мечтал научить попугая

      говорить свободно

      на трёх языках,

      стихами и прозой,

      придумал даже свой собственный

      авторский метод для этого –

      а тот попугай за неделю

      взял да и