Нет жизни друг без друга (сборник). Георгий Баженов

блестели ее белые зубы, блестели глаза, обворожительна она была, ничего не скажешь…

      – Вы что, свободны сейчас? – спросил Евграфов.

      – Сама не знаю, – беспечно бросила она.

      «Не понял», – подумал Евграфов, но уже с какой-то радостью подумал.

      – Может, заедем к одному знакомому художнику? О, по делу, по делу, – поспешил добавить он, потому что Жан-Жанна посмотрела на него… с насмешкой? с презрением? с беспощадным пониманием? Одним словом, посмотрела так, что он забормотал: – О, по делу, по делу…

      – Все ваши дела ведут к одному… Поехали!

      Знакомый художник, Володя Хмуруженков, жил как раз в одном из домиков в поселке своих собратьев, неподалеку от «Сокола». Евграфов сам открыл деревянные ворота; с шелестящим шумом машина въехала во двор – шуршала под шинами пожухлая трава. Дымилась осень; горели клены. Выйдя из машины, Жан-Жанна почувствовала себя не совсем привычно: в городе шум, гам, столпотворение, а тут – райская тишина, покой, листья падают с кленов. Странное местечко в Москве.

      Художник работал. Молодой, русый, с длинными чистыми волосами, с русой, будто пенящейся, бородой, со светлыми глазами, которые, правда, смотрели так, будто не видели вас: во всяком случае, никакого доброго расположения или радости они не выражали при вашем появлении. Художник даже не кивнул в ответ на их приветствие.

      – Как дела? – спросил Евграфов.

      – Работаю, – просто, без всякой интонации ответил художник.

      Евграфов подошел к художнику со спины, взглянул на холст через плечо:

      – Дега?

      Художник, не оборачиваясь, кивнул.

      – Жан-Жанна, это Дега. «Голубые танцовщицы», – повернулся Евграфов к Жан-Жанне.

      – Не знаю таких.

      Художник усмехнулся: его всегда забавлял выбор Евграфова.

      – У вас есть выпить? – строго, как бы с вызовом спросила Жан-Жанна у художника.

      Комната (мастерская), в которой они находились, была сплошь заставлена и завешана картинами. Было много цвета, обнаженных женщин, пленэра.

      – Я не пью, – ответил художник, продолжая как ни в чем не бывало работать. – И вам не советую.

      – Кстати, познакомьтесь, – сказал Евграфов. – Это – Жан-Жанна, а это – Владимир Хмуруженков. Великий художник.

      Художник в который раз усмехнулся.

      – Ну, в будущем, в будущем… – поспешил Евграфов. – Всех великих признают только после смерти.

      – Не лги, Евграфов, – сказал художник.

      – А вы могли бы нарисовать меня? – спросила Жан-Жанна. Она развалилась в мягком, глубоком старинном кресле. Она была молода, хороша собой, она знала это.

      – Зачем? – спросил художник.

      – Что зачем? – не поняла Жан-Жанна.

      – Зачем вас рисовать? – Художник обернулся, посмотрел на нее долгим, пристальным, оценивающим взглядом.

      – Неужели я хуже их? – Она кивнула на картины. На женщин, которых такое множество было вокруг. Кивнула и улыбнулась художнику.

      – Вы не из тех, кого рисуют. –