Ультрамарин. Катерина Гордеева

силой, а на лбу выступила испарина. Напротив него, за другим концом стола, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, с прикрытыми веками отдыхал Алаин.

      Юноша поднялся со своего места и, разминая затекшие конечности, поглядел в окна. По сиреневому небу были размазаны светло-желтые облака, а ближе к горизонту – огненно-рыжие. Золотой диск солнца, окруженный красноватым сиянием, наполовину погрузился в морскую пучину.

      Люсу нестерпимо захотелось рисовать. Он повернулся к отцу и осторожно кашлянул. Алаин вздрогнул и открыл глаза.

      – Я хотел узнать, взял ли я с собой краски и бумагу, – проговорил юноша.

      Алаин потянулся и, зевнув, коротко бросил:

      – В сундуке лежат.

      Люс немедленно кинулся открывать тяжелую крышку.

      – А я уж понадеялся, что про краски ты не вспомнишь, – вздохнул Алаин.

      – Почему? – удивленно спросил юноша, но от сундука не оторвался, продолжая копаться в нем.

      Алаин подошел к буфету и достал из него круглую фляжку на цепочке. Сделав пару глотков, он ответил:

      – Не дело это для настоящего мужчины. Мне бы хотелось, чтобы ты пошел по моим стопам, как я – по стопам своего отца, и всерьез занялся морской наукой. Рисованием на жизнь не заработаешь.

      Люс вынул из сундука пачку бумаги и металлическую коробку, в которой обнаружились карандаши, кисти и краски. Он положил принадлежности на стол и, скрестив на груди руки, хмуро поглядел в окно. Говорить что-либо юноша не торопился.

      Когда Люс был маленьким, он, как и все мальчишки его возраста, у которых отцы или братья были моряками, тоже мечтал о море, кораблях, дальних путешествиях. Но после того как Алаин пропал без вести, эти мечты сошли на нет. И пока многие его одноклассники после уроков неслись в гавань, чтобы побегать по палубам кораблей, полазать по вантам и понемногу учиться нелегкому морскому ремеслу, Люс возвращался домой, к холсту и краскам. Живопись помогала ему отвлечься от дурных мыслей, поразмышлять над проблемами. И чем взрослее становился Люс, тем больше времени он уделял своему увлечению.

      Одноклассники вечно подшучивали над ним, над его субтильным нескладным телосложением, ведь сами они в свои пятнадцать-шестнадцать лет были жилистыми, высокими парнями с проступающими мускулами (давали о себе знать тренировки на вантах); и откровенно смеялись над его любовью к рисованию, дали обидное прозвище «маляр», из-за чего Люс частенько, защищая свою честь, приходил домой с синяком под глазом или с разбитым носом.

      «Возможно, если бы тогда отец вернулся домой, моя жизнь сложилась иначе?» – подумал юноша и вслух неуверенно произнес:

      – Наверное, еще не поздно вновь начать обучение морскому делу?

      – Вовсе нет! – Глаза Алаина радостно засияли, он убрал фляжку в буфет и сел напротив сына. – Сегодня же и приступим. Ночью у меня вахта. Постоишь со мной у руля. А там, глядишь, что-нибудь и вспомнишь, – улыбнувшись, подмигнул он.

      Чуть позже Люс вышел из каюты, взяв с собой карандаш и бумагу.

      Солнце