Берлинский боксерский клуб. Роберт Шареноу

не было заметно, – развернул упаковочную бумагу. Сверху в стопке лежали несколько чистых листов, а на тех, что под ними, я увидел картинку, которая страшно меня удивила. Выполненная в ничем не примечательной манере, она изображала танцующую пару. Удивляло в ней только то, что оба партнера – мужчины, в смокингах и с зачесанными назад волосами. Сверху над картинкой было напечатано крупными буквами:

      ГРАФИНЯ ДАЕТ ЧАСТНЫЙ ЗИМНИЙ БАЛ ДЛЯ БЕРЛИНСКИХ КРАСАВЦЕВ

      Под изображением танцующих мужчин были указаны дата, время и адрес, а еще ниже пояснялось: «Чтобы вам открылись двери рая, стучитесь так: три удара и, чуть погодя, еще четыре. Тот из вас, мальчики, кто забудет, как стучаться, пусть забудет и про бал!»

      Мне показалось, что меня вот-вот стошнит. Никаким оружием, выходит, мой отец подпольщиков не снабжает и дел со стильными гангстерами из фильмов с Джимми Кэгни не ведет. Вместо этого он с какой-то стати связался с гомосексуалистами – мало ему было того, что евреев и без того со всех сторон поджидала опасность. Гомосексуалистов не любили все, даже евреи – в этом они были единодушны с немцами.

      Первым моим желанием было выкинуть афишки в мусор, и пусть отец и гомосексуалисты сами потом разбираются между собой. Но нам очень были нужны деньги. Поэтому я привел сверток в первоначальный вид и положил обратно в ранец.

      Отыскав нужный адрес, я позвонил в дверь.

      – Минуточку, моя радость, – донеслось изнутри, и немного погодя дверь открылась.

      За ней я увидел высокую женщину примерно одного возраста с моей мамой. У нее были ослепительно синие глаза и светло-русые, с платиновым оттенком волосы, на которые она повязала роскошный тюрбан. Ее домашний халат украшали волнистые черные и голубые полосы причудливого геометрического орнамента, смутно напомнившего мне о древнем Египте. Из-под халата виднелись ажурные чулки и довольно крупные ступни в золотистых открытых туфлях на высоком каблуке.

      – Слушаю тебя, – сказала женщина.

      – У меня посылка для Графини.

      – Графиня – это я. Прошу, – кивком головы она пригласила меня войти.

      Плохо освещенную прихожую наполнял незнакомый мне запах – тяжелый, дымный и сладковатый.

      – Как это мило со стороны Зига – прислать ко мне мальчика, – промурлыкала Графиня.

      Только тут я рассмотрел у нее на горле кадык, а на лице – проглядывающую сквозь слой косметики легкую небритость. Мгновение спустя на гладкой коже у нее на груди я заметил несколько волосков.

      Стараясь ничем не выдать своего потрясения, я торопливо достал из ранца сверток и вручил его Графине. Та – или все-таки тот? – извлекла откуда-то с груди из-под халата несколько купюр и отдала мне. К моему ужасу, они были теплыми и чуть влажными. Я развернулся, чтобы поскорее уйти.

      – Постой, – сказала Графиня.

      Я решил было не обращать внимания, но она положила руку мне на плечо. Или «он положил»? Поди пойми, как про таких говорить.

      – Тебя