Орфей неприкаянный. Альберт Светлов

злыдни!

      Решившись, наугад показываю в крайний справа отпечаток.

      Свистюшкина (изумлённо): Нет! Неправильно.

      Котлова: О—о—о! Он не померился, он ошибся! Давай, примерь, примерь!

      Свистюшкина: Пять рублей плати, штрафа! Каждая ошибка пять рублей!

      Гогот позади не прекращался.

      Делаю второй заход и на этот раз указываю верно.

      Свистюшкина (с облегчением): Правильно!

      Путь открыт, и народ вслед за мной устремляется в подъезд. Алика Мингазовича я не разглядел.

      Обшарпанные стены, отбитая штукатурка, висящая зелёная краска, под ногами что-то хрустит.

      Свистюшкина (держа вместительную тарелку с, хм! голубой каёмкой): Положи сюда столько денежек, сколько с женой проживёшь лет!

      Передав кому—то из родни букет, я залез в карман и на блюдце забрякали кругляшики. Горсть, вторая.

      «Пожалуй, достаточно. Вечно не живут…»

      Филатова (с улыбкой): Долго будете жить! А теперь наполни нам бокалы. В одном, чтоб сверкало, в другом, чтоб звенело, а в третьем, чтоб бурная пена шипела.

      Для меня это не сюрприз, всё предварительно обговаривали с Ложкиным.

      Щёлкнув пальцами, потребовал:

      – Гарсон, стаканы́!

      Ведущие, замешкавшись, не смогли сразу найти нужное, и сзади кто—то поторопил:

      – Ну, куда стопари—то задевали?

      Наконец, Свистюшкина, изящно изогнувшись, подняла их с пола, из угла.

      Я: Что там? В одном, чтоб звенело?

      Свистюшкина: Да.

      Колчина И. В.: Что ж вы стаканчики такие маленькие взяли?

      И тут прошло на отличненько, без сучка и задоринки, поэтому вскоре двинулись на следующий этаж. Впереди деловито шествовали Свистюшкина с красной папкой и Филатова с блюдом монет.

      Свистюшкина: Коль споёшь, то дальше пойдёшь.

      Я (растерянно): А чего спеть—то? Так недоговаривались.

      Свистюшкина (посмеиваясь): Пой, пой!

      С укоризной оглядываюсь на Веню.

      Ложкин (разводя руками): Я здесь ни при чём.

      Голос из массовки: Арию влюблённого!

      Приоткрылась дверь и на площадку из—за общего хохота выглянула встревоженная голова соседа. Беспокойство его, впрочем, мгновенно улетучилось без следа после того, как ему поднесли кубок шампанского. Перекрестившись зачем—то, он ухнул игристое в себя, и вернул посуду Колчиной:

      – Ну, ребята, счастья, согласия! Алла я в бар! Аллилуйя!

      А я, затянул, одолевая ступеньки:

      «Ты нужна мне – что ещё?

      Ты нужна мне – это все, что мне отпущено знать;

      Утро не разбудит меня, ночь не прикажет мне спать;

      И разве я поверю в то, что это кончится вместе с сердцем?

      Ты нужна мне – дождь пересохшей земле;

      Ты нужна мне – утро накануне чудес.

      Это вырезано в наших ладонях, это сказано в звёздах небес;

      Как это полагается