Лавочка мадам Фуфур. Дарина Александровна Степанова

узнал песню, хоть мелодия и была на слуху. Старик напевал её необычно, в его перепеве с трудом можно было уловить оригинал. У меня не было ни гроша мелочи – да и откуда бы она взялась у гражданина Полиса, города, который уже несколько лет как полностью перешёл на безналичную валюту, вшитую в чипы. Съестного, которое обычно бросали попрошайкам, у меня тоже не было. Но всё-таки я пошарил по карманам – и выгреб-таки какие-то карамельки! Откуда взялись?.. Ах, да, тайком от Тони покупал Ракушке…

      Конфеты пузатыми бабочками упали в шапку с вытертой меховой подкладкой. Быстрым шагом, не посмев поднять глаз на гармониста, я прошёл мимо, в глубь перехода. А там пахло весной, и через минуту, когда глаза пообвыклись в темноте, я понял, почему: у люков теплотрассы, совсем близко к настоящей сырой почве, пробивалась трава. Хотя на поверхности, над эстакадой, уже совершенная зима…

      ***

      К исходу ночи я едва передвигал ноги, замёрз, был голоден и совершенно не знал, куда идти. Но сквозь все эти ощущения и чувства, как сквозь весенний туман, на поверхность вырывалось ещё одно, новое впечатление: шагать по земле. Заснеженная слякотная почва упруго пружинила под подошвой. Чёрные комья липли на мои сырые ботинки, и каждый шаг вызывал в воздух запахи: мокрого, горелого, резиново-палёного. А вместе с ними – ароматы прелой земли и рождающейся зелени, как предчувствие очень далёкой весны. Наверное, порой я задрёмывал на ходу, и в такие моменты мне казалось, что время куда красивей, куда сложней и многомерней, чем мы знаем.

      ***

      Я сбавил шаг у какой-то забегаловки – из её окон в пол вовсю лился мощный поток электрического освещения. Но внимание привлекло вовсе не это. Если бы не девушка в тёмной куртке, которая склонилась над столиком застекольного ночного бистро, – я бы и не заметил этой забегаловки.

      Я подошёл ближе – буквально уткнулся в стекло. Различил коричневый, в мелкую оборку, подол её свитера, выглядывавшего из-под короткой куртки, рассмотрел узор на пряжке ремешка. Девушка читала; была так поглощена, что, потянувшись за бумажным стаканчиком, смахнула его рукавом. Вскинулась, озираясь в поисках салфеток, – и тогда-то увидела за стеклом меня.

      Мне очень захотелось провести по стеклу ладонью – по гладкому, прозрачному, светящемуся лёгким аргоновым цитрусовым сиянием.

      И тут, совершенно внезапно, девушка улыбнулась мне так, как будто давно за мной следила, и кивнула в сторону входа. А дальше произошло совсем уж невероятное: она поднялась со своего уютного места возле стекла, прошла между столиками к двери и приложила к считывателю свой пропуск. Дверь медленно отошла. И едва только щель достигла того размера, что я мог нырнуть внутрь, как я сделал это.

      Тепло. Люди. Свет.

      Остальное – потом.

      Я наконец-то отгорожен от подэстакадной жизни. Всё. Остальное – потом.

      ***

      Минуту спустя я сидел напротив странной девушки в кожаной куртке, пил очень горячий перцовый чай и удивлялся – в первую очередь, себе.

      Во-первых,