Зверь выходит из вод. Андрей Васильевич Гамоцкий

скованно и разбито поднывали.

      – Сына, ты в порядке? – беспокойно сказала мать. – Отзовись, как ты?

      – Та в порядке я, – промямлил невнятно и сонно.

      – Телефон надрывается. Может, что-то случилось.

      – Сейчас отвечу.

      Сфокусировавшись на ненавистном аппарате, он схватил трубку.

      – Алло…

      – Алло, Олежик, это ты?

      Голос и знакомый, и незнакомый. Скорее знакомый. Но ему было лень вспоминать.

      – Да, я.

      – Слава Богу! – вздох облегчения, и тут же торопливо голос продолжил: – Олежик, это Михалыч. Отгул отменяется. Бегом на работу! Срочно!

      Голос, а тем более интонация Михалыча были и вправду незнакомы. Сонливость стремительно пропадала, заменяясь нарастающим страхом.

      – А что слу..?

      – Жду сейчас же! Все, отбой!

      Бросил трубку.

      – Кто там? – тут же возникла мать.

      – С работы. Просят прийти сегодня, аврал.

      – Ну как так, – мать запричитала. – Они же тебя замордуют.

      – Я крепкий, сама знаешь, – улыбнулся и принялся одеваться. – Ты-то как?

      – Держусь, – сказала уверенно. – Хотела рассказать, как мы посидели вчера, но, видать, не успею. Значит, позже расскажу.

      – Обязательно, – подошел и поцеловал ее в терпкий лоб. – Тебе нужно что-то? Пока я тут.

      – Нет, все есть, – ответила. – А если надо будет, сама доползу. Я же крепкая, сам знаешь.

      – Ладно, отдыхай.

      Он выбежал в вечереющий город и спешно добрался до места работы. Михалыч ждал его в кабинете. Горела лишь настольная лампа, отчего в кабинете царил дымный, зловещий полумрак. Михалыч курил непрерывно.

      – Что случилось? – спросил у порога.

      Затяжка. Мучительно долгая затяжка.

      – Закрой дверь, – угрюмо приказал Михалыч. Он вертел в руках спичечный коробок. – Дело дрянь, Олежик. Сядь и слушай.

      Он послушно опустился на стул. У Михалыча было хмурое, в глубоких бороздах лицо. Окутал себя новой порцией дыма. Говорить медлил.

      – Итак, Олежик, – вымолвил, понизив голос. – Приходили днем товарищи. Есть у них дело на очередного антисоветчика. Но один из товарищей мой близкий друг. И пока хода делу не дает. А прежде он посоветовался со мной.

      – Ну? На кого дело?

      Михалыч строго взглянул, но тут же опустил взгляд на коробок.

      Затяжка. Мучительно долгая затяжка.

      – У товарищей на руках сейчас два доноса. Один – на твою мать. Второй – на тебя и твою мать.

      – Как это? – произнес он медленно, неуверенно. С непониманием откинулся на спинку.

      – Закрой рот и слушай меня дальше. Вчера у вас в гостях был видный диссидент, украинский поэт и националист. Я уверен, что ты не знаешь, кто это. И потому даже формально называть не буду.

      Затяжка. Мучительно долгая затяжка.

      Он смотрел на костяшки рук Михалыча, покрытые пучками проволочных волос. Сколько зубов выбивали эти костяшки? Сколько ломали челюстей, перешибали носов?

      – Я