Записки сержанта. Владимир Владимирович Чихнов

будущего… Каким оно будет? Что нас ждет в двухтысячном году?

      Юрий Владимирович принес из кухни пепельницу, сигареты.

      – Курите? Правильно делаете. Вредная привычка. Хочу бросить, а никак не могу. Иной раз две пачки выкуриваю за день. Вы что все молчите?

      За окном накрапывал дождь, капля за каплей.

      – О чем задумались, Федор Семенович? – спросила Мария, выйдя из спальни, но ответа не дождалась. – Идите, отдыхайте. Ваша комната готова.

      – Да, отдыхайте, – Юрий Владимирович зачем-то протянул руку.

      Федор пожал руку и пошел в комнату.

      – Федор Семенович, завтра на завод.

      3

      – А ты что здесь делаешь?

      Услышал Федор рядом. Это был Чесноков – в замасленной спецовке, кепка на глаза.

      – К нам работать? Больше не хочешь в КПЗ попадать? Не куришь, не пьешь, а для чего живешь? Я шучу. Витька, иди сюда! – окликнул Александр парня. – Не курить, не пить, баб не щупать – для чего тогда жить?

      Витька испытующе посмотрел на Федора, потом на Александра, промолчал.

      – Ты же Витька сам говорил, что жизнь одна, и надо успевать брать от жизни все, что можно взять. Ладно, пойду, станок сегодня надо отремонтировать. Ты куда сейчас?

      – На производство.

      – Знакомиться. С Соболевым.

      Соболев Анатолий Геннадиевич, старший мастер, стоял у двери, ждал.

      – Производство начинается с карьера, – заговорил Соболев, как вышли. – Известняк идет на дробилку. Вон туда, – показал старший мастер на груженый БелАЗ за дорогой у серого здания. – Гипс у нас привозной. Помол. Это – мельницы. В них шары, ими дробится камень.

      В помоле стоял страшный грохот. Мельницы были в диаметре около трех метров, длиной около двадцати метров. Пять мельниц… крутились, дробили камень. На стене на проволоке висели забытые кем-то шлемы-антифоны. Женщины в марлевых повязка мели пыль, что-то показывая на пальцах друг другу. Луч солнца с трудом пробивался сквозь толщу пыли.

      – …один из капризных цехов завода! – кричал Соболев. – Сами видите, какие здесь условия. Люди рано выходят на пенсию. Второй список. Чувствуете, как трудно дышать.

      Потом был темный длинный коридор и – еще один цех, не такой шумный.

      – Сырьевой. Здесь делается шлам. Потом он обжигается в печи.

      Большой круглый бассейн, по периметру которого по рельсам ходила мешалка, мешала шлам. Стояла большая влажность.

      – Был у нас случай… Рабочий стоял у рельс в фуфайке и не заметил, как мешалка подъехала, и рукав фуфайки попал под колесо. Рабочий лишился руки. Надо быть внимательным. Производство. Кругом механизмы. И последний цех – обжиг.

      Пощелкивая, медленно на роликах крутилась печь. Под ней было тепло, даже жарко. Как в помоле, в сырьевом – везде уголки, швеллера-перекрытия. Без них нельзя. То тут, то там мелькали каски рабочих. Слабым было освещение.

      – Смотрите, – Соболев поднял железный прут и легонько ударил им по швеллеру – пошел цементный дождь. Прошел.

      На улице глаза долго не могли привыкнуть к свету. Прошла поливочная машина. «Все, что намечено партией – выполним!» –