Записки сержанта. Владимир Владимирович Чихнов

планериста –потрудней.

      Ивану уже было за сорок. Крупный мужчина. Мелонхолик. Начальник цеха знал о пристрастии Стрельцова, к работе на себя, но не делал замечаний. Все в цехе крутилось, вертелось. Как электрик, Иван справлялся со своими обязанностями. С Садовским были проблемы: хороший токарь, но – выпить любил. Позавчера опять напился. Валентин Петрович говорил уже с ним, ругался. Не понимает, а ведь уже не молодой. Мастер следил, чтобы к Садовскому никто не ходил, никаких левых заказов. Но Виктор встречался с нужными людьми за цехом. Заказов было много: кому втулку выточить, шпильку. Виктор никому не отказывал. За работу брал, в основном, спиртным – бутылку.

      На последнем собрании Бобров вдруг во всеуслышание заявил, что человеком движут личные интересы, человек работает на себя. Валентин Петрович никак не мог с этим согласиться. А общество? Человек – общественный продукт. Между людьми должно быть согласие, взаимовыручка. Один за всех, и все – за одного. А если каждый будет за себя, что получится? Нет, один в поле не воин.

      2

      «Ну и совесть у людей. Я бы так не мог. У нас работа, план. Сварщик в смене один».

      Сидел Чебыкин за столом в конторке, выбивал ногами чечетку, нервничал. За окном было темно. Пять минут одиннадцатого. До конца смены еще два часа. Вот уж час Лаптев варил Гончарову, механику с горгаза, «Жигули». Леонид Иванович был должник: вчера Наталья, жена Гончарова, по знакомству принесла две банки тушенки, джем. В свободной продаже тушенки не было. Услуга за услугу. Гудел расточной станок. Скрипел у Бушмакина резец. Чебыкин давал себе слово больше никому ничего не делать и каждый раз нарушал.

      В пятницу, на прошлой неделе, пришла медсестра с медпункта, попросила свальцевать трубу в баню, старая проржавела. Муж – инвалид. Как откажешь? Пришлось отдавать в работу.

      Где-то пол-одиннадцатого Гончаров ушел, сунув Лаптеву за работу пятерку. Больших ремонтов на заводе не было. В цехе дефицит слесарной работы. Плотников сидел за вальцами, курил, хитрил: растягивал, оставлял работу на завтра, чтобы не слоняться по цеху без дела, не привлекать внимания, не заниматься по хозяйству. Через три месяца на пенсию. Лучшие годы отданы работе. Работа, работа и работа! По вечерам сильно болели руки, не было сна. Старость. Алексей не боялся смерти. Все естественно. Ничего вечного нет. Одно состояние переходит в другое. Воспроизводство. Где-то в книге Алексей читал, что после смерти человек перевоплощается в животное или вырастают крылья как у птицы.

      – Перекур! – закончив сверлить «штанги», объявил Пашков. – Дмитрий, давай покурим.

      Уже стало правилом компанией собираться на перекур. И мастер не так придирался, когда все вместе, общий перекур. Пашков сел на трубу, рядом с Плотниковым. Сапунов устроился на швеллере, чуть в стороне. Не хватало Лаптева. Он был в токарном отделении.

      – Алексей, куришь, а нас не зовешь. Нехорошо, – делал замечание Пашков. – Не по-товарищески.

      – …интересно, вот так летишь… Паришь.

      Плотников широко раскинул руки, точно крылья: