Дорога в Алатырь. Николай Шмагин

и повертев головками, синицы улетели…

      Весенние радости

      Прилипнув носом к стеклу, Ванька заворожено следил, как за окном у завалинки прыгала синичка: откинув головку набок, она настороженно поглядела на него и, едва он шевельнулся, улетела.

      – Дед скоро с работы придет? – заныл Ванька с досады.

      Только бабушка успела посмотреть на ходики, как громко стукнула сенная дверь и, громыхая сапожищами, на пороге появился дед.

      – Примерь, – и он поставил возле внука новые кирзовые сапоги.

      Глядя, как внук восторженно натягивает сапоги и нарочно громко топает, подражая ему, дед посмеивается, усаживаясь перекурить.

      – Опять табачище достал, – недовольно ворчит бабушка. Дед не обращает внимания на это и, подняв палец, заставляет всех прислушаться:

      – Глянь на улицу, мать, послушай.

      Бабушка подходит к окну и, вслушиваясь, мелко крестится:

      – Неужто лед тронулся? Слава те хосподи, дожили. Пост великий прошел, пасха на носу.

      – Теперь веселее будет, – трескуче кашляет дед, окутанный клубами дыма. Пошарив по карманам, протягивает бабушке пачку купюр.

      – Никак облигации, – удивилась она, – опять вместо зарплаты?

      – Половина деньгами, – успокоил дед.

      – На кой черт такая работа нужна, прости хосподи. Проживем и так.

      – На нашу-то пенсию, да и не могу я без работы.

      – Облигации на деньги поменять можно, – успокоил их всезнающий внук, форся по кухне в новых сапогах. – На улицу пустишь, бабань?

      – Обменяют лет через двадцать, – скептически хмыкнул дед, – когда нас не будет. Вот ты, Ванюшка, и получишь. Пригодятся.

      – Чево попусту лясы точить, – смирилась бабушка, – за стол садитесь, обедать пора…

      В сенях под верстаком жалобно хрюкал подросший поросенок.

      – Замерз, Борьк? – Ванька присел у закутка на корточки.

      – Есть просит, растет, – бабушка поставила перед поросенком полную миску помоев, и Борька стал уминать их: аппетит его был так велик, что он забрался копытцами в миску и опрокинул ее, визжа от нетерпения.

      Ванька вскочил, отряхиваясь от брызг и спотыкаясь о прошмыгнувшую между ног кошку, которая, задрав хвост, помчалась по своим делам в сад.

      – Поросенок ты, Борька, больше никто! Из-за тебя чуть Мурку нашу не раздавил, – раздосадованный Ванька вышел из сеней во двор, прислушиваясь, как бабушка чехвостит неугомонного поросенка.

      – Допрыгался, скотина безрогая, бес, – ворчала она, наводя в закутке порядок и шлепая жалобно визжавшего поросенка по бокам…

      Оглядев пустынный двор, Ванька направился в сад, плюхая сапогами по мокрому снегу и с удовольствием проваливаясь в него по колено.

      – Теперь не замерзнешь, – он ободряюще похлопал рукой по влажному стволу дикарки и, ежась от попавших за шиворот холодных капель, глянул в окна на втором этаже: между нарядных занавесок мелькнула, как ему показалось, голова соседа, и Ванька отвернулся. Пошлепал обратно