Долгово. Лариса Автухова

или из окна своей квартиры, – сказал мэр, разглядывая вблизи цифры табло, которые были видны и изнутри. – И я не пойму. Мне кажется, цифры все время одни и те же. Или нет? Они вообще, работают, эти часы?

      – Они работают. Думаете, зачем же я их смазываю.

      – Ну мало ли. Может, это ритуал у вас такой.

      – Нет, это ритуал, конечно, но ритуал необходимости. Они работают, как и раньше, как много веков назад. Они живы, если так можно выразиться. Просто их ход не очень заметен для наблюдателя, если такой вдруг появится. Знаете, как идет жизнь: заботы, хлопоты, болячки, не до часов. Они мало инерционны. Пока не накопится определенный заряд энергии в них, значительный заряд энергии, скажу я вам, они не меняют своего значения.

      – Мне стыдно такое спрашивать у вас, ведь я же мэр, должен знать историю места, где работаю. Но все же, пусть в ваших глазах я выставлю себя идиотом, и все же спрошу. Что показывают эти часы? Ведь это же не время? Правильно? Нет, это точно не время. Даже странно, как же я раньше-то не озадачился этим вопросом.

      Лицо смотрителя приобрело сосредоточенное выражение. Вопрос мэра застал его врасплох, никто и никогда не спрашивал его об этом. Он долгое время ждал, что его об этом спросят, но никто не спрашивал и он перестал ждать. И вот теперь, когда этот вопрос прозвучал, он растерялся и, зная ответ, с трудом подбирал слова, как бы лучше объяснить, в чем суть этих часов.

      – Видите ли, – собрался с духом смотритель.

      Но в это время снизу до них донесся голос:

      – Господин мэр!.. Господин мэр!.. Вы здесь?..

      – О, уже ищут меня. Что же, господин Левентис, оставим наш разговор до другого раза.

      – Я вас провожу. Осторожнее, здесь ступенька.

      – Да-да, я помню. Благодарю вас. Если позволите, я к вам как-нибудь загляну, мне хочется побольше узнать о вашем подопечном.

      – Конечно, господин мэр. Сочту за честь. Расскажу вам все, что мне известно об этом предмете.

      Еще какое-то время господин Левентис находился под впечатлением от общения с мэром. Давно ему уже не было так легко и просто говорить с человеком. Он вел очень замкнутый образ жизни, к нему никто не заглядывал, и он никому не навязывал своего общества. Если и доводилось с кем-то перемолвиться по какому-то делу, было у него ощущение, что его не слышат и он не обременял людей своим присутствием, старался уйти и скрыться в своем мире. Иногда он укорял себя за то, что ему надо больше бывать на людях, рассказывать то, что ему известно об этом непростом месте, да вот хотя бы о тех же часах, но что-то удерживало его от этого, что-то говорило, что это – вода в песок, пустая затея, никому это не надо, а кому нужно, тот и сам постучит в его дверь и задаст свои вопросы, а уж он-то постарается как можно лучше на них ответить и все рассказать.

      Он волновался и мысленно выстраивал будущий разговор с мэром, чтобы суметь объяснить всё то важное, что знал сам. Успокоился лишь он, когда, наконец-то, смог приготовить себе чай – первый за этот день, хотя дело шло уже к вечеру. Он покрыл стол белой салфеткой и поставил чайную пару с блестящей крохотной ложечкой, чайник с душистым напитком