По Мясницкой по улице Кирова. Павел Козлофф

видит Бог, не для того,

      Чтоб стихотворными потугами убогими

      До муки слез расстраивать его.

      «Пора сниматься, сядем на дорогу…»

      Пора сниматься, сядем на дорогу,

      Здесь сумрачно и призрачны пути,

      Но кое-где пустыня внемлет Богу,

      Что исподволь толкает нас идти.

      Сквозь тернии карабкаясь на ощупь,

      Вгрызаясь аки зверь в земную твердь,

      Мы движимы одним вопросом общим —

      Зачем нам надо жить и умереть.

      «Мир рушился со скрежетом по швам…»

      Мир рушился со скрежетом по швам,

      Я вышагал бульвара утлый остров.

      Как парус на маяк, легко и просто,

      Я двинулся к надменно ждущей Вам.

      И в сумерках, в объятьях толчеи,

      Меж глыб автомобильного тороса,

      Я понял вдруг, что мы обречены,

      Что жизнь не знает знака переноса

      Как спаса от сумы и от тюрьмы.

      «Ты помнишь ли, Анна, те встречи на Чистых прудах?…»

      Ты помнишь ли, Анна, те встречи на Чистых прудах?

      Безумства и радость в тех юных далеких годах.

      Из горлышка пили порой на бульваре «Агдам»,

      И думать не думали ехать тогда в Амстердам.

      Отнюдь не голландского глаженья утром лицо,

      Трещит голова, будто в ней «Нибелунга кольцо»

      И думать не думали, может – гадали, скажи,

      Куда заведет нас дорога с названием жизнь.

      «За горы нас носило, за моря…»

      За горы нас носило, за моря,

      В пустыни и заоблачные дали,

      Мы крепкие настойки декабря

      Глинтвейном в наши души заливали.

      За то, что я живой, прости меня,

      Не следует считать меня умершим.

      В борьбе за каждый малый проблеск дня

      Мы жизнь ещё немножечко удержим.

      Сквозь мелкие прорехи бытия

      Смерть выглядит одной из привилегий.

      Доверчиво проста судьба моя:

      От альфы через дельту до омеги.

      «В картинной галерее, что в Лаврушинском…»

      В картинной галерее, что в Лаврушинском,

      Писательского дома под стеной,

      Встречают нас с досадным равнодушием

      И Репин, и Поленов, и Крамской.

      Но Врубеля полотна величавые —

      И Демон, и сиреневый развал —

      Хранят в своих мазках печать отчаянья,

      Поддался наважденью – и пропал.

      «Само собой не перемелется…»

      Само собой не перемелется,

      Что рождено помимо нас.

      Путем-дорогой поле стелется,

      Однако тьма, хоть вырви глаз.

      И, продвигаясь в жизни ощупью

      Вослед рецепторам души,

      Я размышляю: а не проще ли

      Не размышлять, а просто жить?

      «Не клевещи, злодей отъявленный…»

      Не клевещи, злодей отъявленный,

      Что мы без радости живем.

      Цветет черемуха и яблоня,

      И светит солнце за окном.

      И нам природою объявлено,

      Что