А в полку том жили-были…. Сергей Климкович

такие замечательные экземпляры.

      – Да, пусть они живут только благодаря инстинктам и условным сигналам, – с плутоватой искрой в глазах проговорил сержант, – но для природы ведь важен каждый вид.

      – И я того же мнения, голубчик. Ах, как идут, как идут! – восхитился Иван. И крикнул в решетку, пытаясь привлечь внимание Юрочкина, словно нарочно их не замечавшего: – Товарищ прапорщик! Выделите мне, пожалуйста, на несколько минут двоих созданий из этой великолепной троицы для изучения. Хочу открутить им бошки и посмотреть, что там внутри.

      Скосив в его сторону взгляд, Юрочкин скомандовал несчастным:

      – На месте-е-е… Р-р-я-я-з, р-р-я-я-з, р-р-я-я-з, два, тр-р-и! Стой! Раз-два!

      Бойцы замерли, вытянув подбородки. Куртки у всех на спине потемнели от пота.

      – Рядовой Шевко! – окликнул начгуб конвойного, томившегося с автоматом в тени здания. – Проведите арестованных Подоляко и Самсонова к месту допроса.

      – Куды, товарыш прапаршык? – со скрытой обидой переспросил конвойный, который в данную минуту если куда и хотел двигаться, так только в тихую, прохладную и спокойную комнату отдыха.

      – На кудыкину гору! – с армейской четкостью пояснил прапорщик Юрочкин. – А для особо одаренных поясню – к месту для курения. Понятно, рядовой Шевко?

      – Так бы и гаварыли… – со скрытым негодованием пробормотал конвойный.

      Шаркая подкованными сапогами, он вывел из куцего строя двух бойцов и препроводил их за решетку к лавочкам, расположенным полукругом в тени разлапистого клена. Подоляко и Самсонов с видимым наслаждением опустились на лавочки. Иван подошел к ним, сел рядом и снял фуражку.

      – Ну, что, дурики, доигрались?

      Оба арестованных угрюмо промолчали.

      – Вот так, значит. С родным начальством говорить не желаете?

      – А чего говорить? Все всё уже знают, – отозвался наконец более говорливый Подоляко, черноволосый и высокий молодец, чем-то напоминавший цыгана. Блондинистый Самсонов, являвший собой полную физическую и характерную противоположность своему дружбану, продолжал молча затягиваться сигаретой. Он, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к предстоящему разговору, а рассеянно смотрел куда-то в сторону Чижика, снова отправившегося в поход по квадратам под руководством начгуба.

      – А вы представьте, что я ничего не знаю. Вот случилась со мной такая беда.

      – Товарищ лейтенант, вот вы издеваетесь… – с горячностью начал было Подоляко, но Иван с ироничным возмущением прервал его:

      – Я издеваюсь? Да я вас до сих пор по головке гладил. Потому что жалко мне вас. До слез. До надрыва моей широкой души. А жалко мне вас потому, что из-за своей лени, дурной тяги к нычкованию и нарушению распорядка дня вы окажетесь в таком переплете, после которого вы, доблестные воины, не скоро попадете домой к своим мамочкам, папочкам и подружкам. И будут они стоять под забором дисбата и лить горючие слезы.

      – Да не трогали мы его. Не трогали, – тихо сказал Самсонов.

      – А прапорщик