А в полку том жили-были…. Сергей Климкович

в канцелярию второй роты, Иван застал Миронова в размышлении над листком, вырванным из ученической тетради. Листок был исписан крупными буквами.

      – День добрый, Михалыч, – жизнерадостно поздоровался Иван.

      – Здорово, здорово, – кивнул Миронов, откладывая листок и вставляя в мундштук сигарету. Курил он исключительно отечественные сигареты, пренебрегая повсеместно распространенными громкими зарубежными марками, и только через мундштук. Вкупе с этой деталью дымчатые очки и чуть всколоченная седая шевелюра делали его похожим на ужасно интеллигентного физика времен разгула социализма.

      – Хочешь посмеяться? – спросил Миронов и подал исписанный листок. – Читай.

      «Я радавое Сингаевски пашол на пошту патаму што хацел бросiць письмо сам. Но тут миня поймал прапаршчык Луцык и сказал почему я не в казарме. Я сказал што хацел забросiць писмо. Он сказал что запишет меня патаму што я не застегнут. Это все што я магу сказать па этаму вапросу.

13 июня 199… Рад Сингаевски»

      Иван сдержанно хрюкнул, возвращая листок.

      – По письму – дурак дураком, – сказал Миронов, попыхивая сигаретой. – А ведь это совсем не так. Нормальный пацан. Как все. Может быть, даже сообразительнее некоторых. А мне говорят: наказывай. За что? За то, что дебильный прапор, носящийся по всему гарнизону, как раненый олень, встретил его расстегнутым в жаркую погоду, а потом самоотверженно доложил об этом коменданту? А этот солдат, хоть и не умеет писать грамотно, зато любую машину с завязанными глазами починит. Вот и посуди, в каком я положении. За ерунду готовы сожрать солдата со всеми потрохами. И про твоих уже слышал. Подоляко у меня служил, его я знаю. Конечно, он тот еще жук, но совсем не дурак. Связываться с Луциком в открытую не стал бы. Кто там еще с ним?