Лесные суровежники. Александр Николаевич Завьялов

энта… и мне налей для сугреву…

      – Ага, – съязвила Ксения, – он у нас ирой! Ему положено!

      Лена отпышалась чуть от «лекарствия» и повела со стоном:

      – Ох, девки, и натерпелась ужо страху-от, чуть сердце внутрях не сорвалось.

      – Ты, дочка, – лилейно запела Агафья, – коли страшное что, то и не поминай. А то как бы тебе хужей не стало.

      – Ох, Агафьюшка, я уж бежала, торопилась. Всех упредить надо, чтоб на болото не ходили.

      «В честь чего это она? – подумал Мираш. – Обо мне, что ли, заботится?»

      – Почему не ходить? – спросила Ксения. – Клюква, чай, поспела.

      – А то и не ходить, – и вовсе завыла Лена, – что на нашем болоте болотняк объявился.

      «Во дела…» – озадачился Мираш.

      – Ты уж не мели чепухи, – посуровела Агафья (сама-то она, вишь, хоть и знахарит и, по человеческому понятию, силой тусторонней владает, а таких разговоров чурается).

      – Чего мне молоть, обдичала я, что ли?! Своими глазами видела!

      – Ой как интересно! – чуть не задохнулась продавщица Алка. – Я страсть как такие истории люблю!

      – Тебе интересно, а я чуть со страху не померла.

      Агафья ещё попыталась разговор в другую сторону свильнуть, но куда ей против общества совладать?

      Давно таких разговоров в Канилицах не велось, оно и интересно. Ранешно-то про Суленгинские болота много разной напраслины тучили-мели. Такая худая слава крепилась, что не всякий туда пойти насмеливался. Если селянки за клюквой наладятся, полдеревни артелка собиралась. Идут, песни поют, смеются да храбрятся. И на ягодах рядком держатся, друг дружку из вида не пускают. А в последние годы худые смутки притихнулись. И по клюковку стали парами ходить, а то и в одиночку вовсе.

      – Дура я, дура, – ругала себя Лена. – Кисленького мне захотелось. Варенья решила сварить. Теперя ни в жисть не пойду на эту чарусу. Ох, девки, и главное, как заманывал-то, как заманывал!

      – Хто опеть? – скривилась баба Аля.

      – Говорю же, болотняк заманывал…

      Хотела баба Аля съязвить, но уж больно Ленка-плясунья жалистно гляделась… Прикусила язык и вместе со всеми слушать стала.

      – Мы с Танькой в прошлый раз по окраишу ходили. Набрали – насилу унесли. А я с дуру-то в глубь полезла. Смотрю, согра обышная, вроде как и опаски никакой, а клюквы видимо-невидимо – все кочки в краснах. Собирай, где хошь, а всё равно гляжу: вон подальше будто ковёр в рубинышах переливается, ровнёхонько стелется. Думаю, сейчас за раз соберу. Вроде и под ногами крепко, и вода среди кочек чуть проглядывает. Подхожу, а там дальше – ишо больше ягоды. У меня как, девки, всякое разумение отшибло – пру, дороги не разбирая. И главное, ни ягодки не сорвала – как наваждение какое. Опомнилась, а вокруг топи, трясина так и колышется! Пузыри со дна подымаются и бухают, бухают – ох и страсти-то! В самую чарусу угодила. Всю меня так и охолонуло! Назад оборачиваюсь, а меня и совсем закрючило. Стоит болотняк и на меня своими глазищами зелёными полыхает. Я так и обдичала от ужасти! И двинуться не могу.

      Ой, девоньки, и вспомнить