Два бойца. Лев Исаевич Славин

что делать. Вперед, на улицу? Поздно, не успеешь. Назад, во двор? Страшно повернуться спиной…

      Хулиган продолжал медленно надвигаться, и кузнец так же медленно отступал. Между ними сохранялось одно и то же расстояние в пять-шесть шагов.

      «Хочет загнать меня во двор, – лихорадочно соображал Нарбутас, – и там, где-нибудь в закоулке…»

      Он покосился назад. Она была уже совсем близко, темная, молчаливая ямина двора.

      Нарбутас решился. Он быстро шагнул назад, словно собираясь нырнуть во двор.

      Франтик бросился за ним.

      Тогда кузнец резко остановился и швырнул свое маленькое тело под ноги хулигану. Тот споткнулся и упал.

      Оба вскочили. Но кузнец на мгновение раньше. Это решило. Он успел, пока шимпанзе поднимался, с ходу двинуть его левой рукой в голову, правой в подбородок и левой туда же. Эти три удара следовали с такой быстротой, что слились в один.

      У франта дернулась голова и клацнули зубы. Глаза его стали мутными, как у пьяного.

      Но удары Нарбутаса уже не имели прежней силы, и хулиган стоял на ногах. Качаясь, он занес над шатавшимся кузнецом нож.

      Нарбутас с трудом поднял обессилевшую руку. Ударить он уже не мог. Его хватило только на то, чтобы ткнуть разбитыми костяшками пальцев в напомаженную голову франтика.

      Однако этого движения оказалось довольно. Голова хулигана мотнулась и повисла. Нож со звоном упал. Франтик как-то странно взвизгнул и покатился по земле.

      Кузнец оперся о стену. Кровь с безумным шумом носилась по его жилам. Целый мир грохотал и вопил в ушах. Перед глазами бушевали радужные вихри. Последней ясной мыслью его было: «Я здоров… Здоров!..»

      Он скользнул спиной по стене и, теряя сознание, повалился на бесчувственные тела хулиганов.

      В таком состоянии и застал его прибежавший милиционер.

      – Оглох, что ли? Левей, говорят тебе, чурбан ты безглазый!

      Теперь Губерт не обижался на Нарбутаса. С радостной готовностью хватил он по поковке. Он был уверен, что не промахнулся.

      Но кузнец прогудел досадливо, совсем как прежде:

      – Дай-ка мне.

      Губерт испуганно обеими руками прижал кувалду к груди:

      – Нет, нет, дядя Нарбутас, вам нельзя!

      Юноша сказал это намеренно громко, почти выкрикнул.

      От соседних горнов двинулись Копытов и Виткус.

      Но Нарбутас успел выхватить кувалду из рук Губерта и с силой обрушил ее на поковку. Потом вызывающе посмотрел вокруг себя. Правый глаз его был прикрыт повязкой, ухо забинтовано, скулы, лоб, подбородок – в черных крапинках пластыря. Но то, что оставалось от лица, расплылось в озорной, подкупающей улыбке. А единственный глаз лукаво сощурился: еще, мол, не вечер, мужчины!

      Копытов засмеялся и вернулся к своей наковальне.

      Виткус неодобрительно поджал тонкие губы.

      – Ай-яй-яй! – сказал Копытов насмешливо.

      С притворным сожалением покачал он своей низко остриженной головой. Он сохранил не только мальчишеские ухватки, но и стрижку подростка: по бокам