Четвертая высота. Елена Ильина

бы и сказала!.. Это ещё ничего, если только по русскому устному.

      – Да, ничего! Тебе всё ничего! – обиделась Гуля. – А мне от этого «плохо» очень, очень плохо!

      В другой раз, когда Гуля и в самом деле заболела, мать ей не поверила.

      – По какому предмету «плохо», – спросила она, – по устному или по письменному?

      – Горло болит! – еле выговорила Гуля. – И тош-нит что-то…

      Когда мать приехала домой, Гуля уже лежала на кровати вся красная от жара. Приехавший доктор осмотрел её и произнёс одно из тех слов, которых так боятся все матери:

      – Скарлатина.

      В больнице

      В большом саду перед окном нижнего этажа стояла мать Гули. С грустью смотрела она на худенькую стриженую девочку в длинной рубашке и в халатике, которая теперь, после болезни, совсем не похожа была на прежнюю весёлую Гулю.

      Из-за плотно закрытого окна не слышно было Гулиного голоса. Но лицо Гули выражало полное отчаяние. Она что-то быстро писала на большом листе бумаги, приложив его к подоконнику, и потом показывала свои каракули маме в окно. Вкривь и вкось было написано:

      Мама, возьми меня отсюда! С меня вся кожа слезла. Я больше не могу тут жить!

      В ответ мать Гули писала ей на листках из блокнота:

      Гуленька, потерпи ещё совсем немножко. Скоро я возьму тебя домой. Дома тебя ждут замечательные подарки.

      У Гули дрожали губы и подбородок, но она крепилась и не плакала, хотя ей было всего только восемь лет.

      Когда мать ушла, Гуля отправилась с горя на кухню, чтобы узнать меню сегодняшнего ужина. Это было очень интересно – три раза в день бегать на кухню, а потом обходить все палаты своего отделения и говорить ребятам, лежащим в постели, что будет к завтраку, к обеду или к ужину.

      – Макаронная запеканка и кисель! – торжественно провозгласила Гуля.

      Но, к сожалению, оказалось, что какая-то долговязая бритая девчонка из соседней палаты уже успела раньше Гули сбегать на кухню, и новость эта ни на кого не произвела впечатления.

      Гуля села на кровать и вздохнула. До ужина оставался ещё целый час. Она принялась декламировать шёпотом стихи своего любимого поэта Некрасова. И вдруг, незаметно для неё самой, в голове у неё стали складываться какие-то новые, нигде не подслушанные слова и строчки про её маленького рыжего щенка Петьку, оставшегося дома:

      Что ты, родименький,

      Что ты, собачечка,

      Что ты сидишь там в углу?

      Скучно собачечке,

      Скучно родименькой

      Тихо сидеть там в углу.

      Ну, подойди, я тебя приласкаю.

      Хлебушка нету в дому.

      Вот засыпает мой рыженький, маленький

      В тихом своём уголку.

      «Как это у меня получилось? – подумала Гуля. – Это уже не такие глупые стихи, как те, про Африку».

      И она вспомнила первое своё стихотворение, которое она сочинила, когда ей было четыре года:

      Птицы скоро улетают

      Стаями домой,

      Африка для них душиста,

      Африка им край родной.

      «Надо будет записать стишок про Петьку», – решила Гуля.

      Она