Цветы зла. Шарль Бодлер

разум твой, горька пучина волн.

      Как радостно тебе, уткнувшись в лоно ликом,

      Глазами и рукой ласкать его. Порой

      От гула своего дух отдыхает твой

      В печальном ропоте неумолимо диком.

      Вы оба – мрачные и скрытные, увы!

      О человек! Никто твоих глубин не смерит,

      А море никому богатства не доверит,

      И оба прячете ревниво тайны вы.

      Уже века, забыв пощаду для проклятья,

      Ведете вы войну жестоко меж собой:

      Так любите вы смерть, так любите вы бой,

      О вечные бойцы, безжалостные братья!

      Дон Жуан в аду

      В тот час, когда, сойдя в подземное жилище,

      У волн Харону свой обол Жуан вручил,

      Как гордый Антисфен, угрюмый этот нищий

      Рукою мстителя свое весло схватил.

      Кружились женщины под черным небосклоном,

      Вниз груди опустив, наряд раскрывши свой,

      Подобные стадам, на жертву принесенным,

      Они Жуану вслед кидали долгий вой.

      И Сганарель просил отдать долги со смехом;

      Трясущимся перстом седой Луис грозил,

      Кивая мертвецам, блуждающим по вехам,

      На сына-наглеца, кем опозорен был.

      Эльвира, в трауре, худая, с дрожью стана,

      Вблизи обманщика, кто был любовник ей,

      Молила ей отдать последний смех Жуана,

      В котором бы сквозил зной первых их ночей.

      Из камня исполин, в доспехах, не сгибаясь,

      Чрез реку черную ладьи направил путь;

      В спокойствии герой, на шпагу опираясь,

      С кормы ни на кого не захотел взглянуть.

      Теодору де Банвилю

      Ты, кистью волосы богини захвативший

      Насколько только мог, вид приобрел такой

      Беспечной красоты и облик мастерской,

      Как бы распутник, ниц любовницу сваливший.

      Твой полон ясный взор стремительных огней,

      Спесь зодчего в твоих творениях гордится;

      В них – розмах сдержанный позволил убедиться

      В могучей зрелости твоих грядущих дней.

      Поэт! Ведь наша кровь бежит из каждой поры:

      Случайно ли и то, что сам Кентавр, который

      В ручье загробном лик свой прежний изменил,

      Три раза окунул покорно ткань нарядов

      В слюну зловещую горящих местью гадов,

      Что в люльке Геркулес-младенец задушил.

      Посрамление спеси

      Во время чудное, когда с огромной силой

      Ты, Богословие, цвело и гордым было, —

      Как говорят, один известнейший мудрец,

      Затронув глубину неверящих сердец,

      Умом преодолев пути блаженств небесных,

      Отменный ряд путей, ему же неизвестных,

      И, наконец, придя в чудесный край иной,

      Куда имеют вход лишь чистые душой, —

      Как муж, что вознесен высоко в поднебесье,

      Он в ужасе вскричал, объятый адской спесью:

      «Исус младенец! Он был мною вознесен!

      Мне стоит захотеть, низвергнут будет он,

      Чтобы его позор со славою равнялся,

      А сам Исус