Собрание сочинений. Том 4. 1964–1966. Аркадий и Борис Стругацкие

Пек обожал цитировать старца Зосиму, когда кружил с потиранием рук вокруг накрытого стола. Тогда мы были сопливыми курсантами и совершенно серьезно воображали, будто такого рода изречения годятся в наше время лишь для того, чтобы блеснуть эрудицией и чувством юмора…

      Тут кто-то шумно рухнул в воду шагах в десяти от меня.

      Сначала он хрипло кашлял, отхаркивался и сморкался, так что я поспешил выбраться из воды, потом принялся плескаться, ненадолго совсем затих и вдруг разразился бранью.

      – Гниды бесстыжие, – рычал он, – пр-р-роститутки… Дерьмо свинячье, стервы… По живым людям! Гиены вонючие, пархатые суки… Слегачи образованные, гады… – Он снова яростно отхаркался. – Свербит у них в заднице, что люди развлекаются… На щеку наступили, сволочи… – Он болезненно охнул в нос. – Провались они с этой дрожкой, чтобы я туда еще раз пошел…

      Он опять застонал и поднялся. Было слышно, как с него льет. Я смутно различал во мраке его шатающуюся фигуру. Он тоже меня заметил.

      – Эй, друг, закурить нету? – окликнул он.

      – Было, – сказал я.

      – Суки, – сказал он. – Я тоже не догадался вынуть. Так во всем и плюхнулся. – Он прошлепал ко мне и присел рядом. – Болван какой-то на щеку наступил, – сообщил он.

      – По мне тоже прошлись, – сочувственно сказал я. – Ошалели все.

      – Нет, ты мне скажи, откуда они слезогонку берут? – сказал он. – И пулеметы.

      – И самолеты, – добавил я.

      – Самолет что! – возразил он. – Самолет у меня у самого есть. Купил по дешевке, всего семьсот крон… Чего им надо, вот что я не понимаю!

      – Хулиганье, – сказал я. – Набить им как следует морду, вот и весь разговор…

      Он желчно рассмеялся.

      – Как же, набил один такой!.. Они тебя так отделают… Ты думаешь, их не били? Еще как били! Да, видно, мало… Их надо было в землю вбить, с пометом ихним вместе, а мы прозевали… А теперь они нас бьют. Народ мягкий стал, вот что я тебе скажу. Всем на все наплевать. Отбарабанил свои четыре часика, выпил – и на дрожку, и бей ты его хоть из пушки. – Он в отчаянии хлопнул себя по мокрым бокам. – Ведь были же, говорят, времена! – завопил он. – Ведь пикнуть же не смели! Чуть из них кто вякнет – ночью к нему в белых балахонах или там в черных рубашках, дадут в зубы с хрустом и в лагерь, чтоб не вякал… В школах, сын рассказывает, все фашистов поносят: ах, негров обижали, ах, ученых совсем затравили, ах, лагеря, ах, диктатура! Да не травить надо было, а в землю вбивать, чтобы на развод не осталось! – Он с длинным хлюпаньем провел ладонью под носом. – Завтра на работу с утра, а мне всю морду свезло… Пойдем выпьем, а то еще простудимся…

      Мы пролезли через кусты и выбрались на улицу.

      – Тут за углом «Ласочка», – сообщил он.

      «Ласочка» была полна мокроволосыми полуголыми людьми. По-моему, все были подавлены, как-то смущены и мрачно хвастались друг перед другом синяками и ссадинами. Несколько девушек в одних трусиках, сгрудившись вокруг электрокамина,