Украденное лицо. Тара Изабелла Бертон

курить, когда она трезвая, хотя ей нравится, как дым завивается на фоне снега. – Еще в университете он мне как-то сказал, что мужское обрезание ничем не лучше изнасилования. Он даже не подначивал.

      – Он прямо жуть какая-то.

      – Он к тебе подкатывался? Он подкатывается к любой девчонке, какую видит.

      – Ой, да нет. – Это немного отдает колкостью.

      – Слава богу. По-моему, он встречается с этой жуткой девкой с огромными глазищами. Она похожа на персонаж аниме или что-то типа того. А пишет он просто ужасно.

      – Прямо ужасно! – соглашается Луиза, хоть толком и не слышала его рассказ.

      – Господи… Если бы мы только жили… в… в… в Париже девятнадцатого века или где-то еще! Там, где есть настоящие художники. И настоящие писатели. Люди, которые выше всего этого ужасного, надуманного…

      – Вот и Хэл то же самое говорил.

      Улыбка замирает у Лавинии на лице.

      – Господи… Хэл!

      – Ты его знаешь?

      – Ты с ним разговаривала?

      – Ну… Немного.

      – И как он тебе?

      – Ну… Он немного…

      – В смысле дебил от рождения?

      – Да. Да!

      Как же хорошо, что наконец можно расслабиться.

      – Да он же аристократ психованный, нет? Каждые пять секунд превозносит своего папашу, чтобы выглядеть так, словно в своей жизни совершил что-то существенное!

      – Он только об этом и трещал!

      – Конечно, трещал! Он только этим и занимается! Да еще и кокаин – такая, блин, банальщина, что мне даже неловко за него. А Рекс!

      – А что – Рекс?

      Лавиния замирает.

      – Он тебе понравился?

      – Что?

      – Ну, в смысле… Вы же разговаривали.

      – Ой… в смысле… Нет. То есть… не совсем.

      – Не надо тебе с ним говорить. Из них он хуже всех. – Лавиния закуривает еще одну сигарету, но на этот раз руки у нее трясутся так сильно, что она роняет зажигалку, и ее поднимает Луиза. – Он трус.

      – Что случилось?

      – В каком смысле? Ничего не случилось! – смеется Лавиния.

      – Похоже, ты…

      – Да ничего, – отвечает Лавиния. – Глупость сплошная. Все в прошлом. Для меня он – ничто. Мне плевать на него.

      – Погоди, а вы с ним…

      Лавиния молчит. Как всегда, отбрасывает назад волосы.

      – Это не важно. Давай сделаем селфи. Освещение хорошее. У тебя шикарная кожа. Жаль, что у меня не такая. Господи, я тебя ненавижу.

      – Извини, – произносит Луиза. – Я не знала. Если бы знала, то не разговаривала бы с ним.

      – Можешь и поговорить. Мне все равно. На него мне плевать. Он… он нормальный, он скучный, он хочет обычной жизни с обычной подружкой, с которой, знаешь, можно пообедать и все такое. Это его право.

      Лавиния тушит сигарету в снегу. Она шипит, а потом гаснет.

      – Хочешь, я расскажу тебе смешную вещь, Луиза?

      – Какую?

      – Он единственный, кого я когда-либо по-настоящему любила.

      Лавиния опирается на забор, смотрит на реку, так что Луиза не видит ее лица и не может определить, искренне та говорит