Украденное лицо. Тара Изабелла Бертон

праздника в «Макинтайре» попадают на портал «Городские лисы» и еще в отдел сплетен блога «Скрипач», который раньше публиковал лишь литературные сплетни, а теперь иногда делает исключения для фоток с окололитературных вечеринок, а Лавиния там на каждой фотографии в галерее.

      На одной из них Луиза обнаруживает себя.

      Фото вообще-то не ее – она отражается в зеркале, висящем в вестибюле гостиницы рядом с баром, лицо ее чуть повернуто, а Лавиния позирует, но Луиза получается так красиво, что сначала не сразу там себя узнаёт.

      Она щелкает по нему правой кнопкой мыши. Она его сохраняет. Она даже перед сменой в кофейне отправляется в канцелярский магазин на Юнион-сквер и оставляет там без одного цента пять долларов, чтобы распечатать фотку на глянцевой бумаге. Просто на случай того, если однажды Интернет рухнет по причине ядерной катастрофы, войны или чего-то еще, и она никогда больше не сможет взглянуть на фотографию.

      Спустя неделю Лавиния присылает ей сообщение.

      Просто название – «Бемельманс» – и время.

      Луиза должна отработать смену в «ГлаЗаме». Она забивает «Бемельманс» в поиск «Гугла» и выясняет, что это заведение располагается в гостинице «Карлайл» и что бокал вина там стоит от двадцати долларов и выше без налога с продаж и без чаевых.

      Лавиния уже там.

      Она занимает сразу два табурета. На ней широченная юбка, к тому же она поместила на соседнем табурете свою норку и сумочку, хоть в баре и не протолкнуться от постояльцев, туристов и бизнесменов, все, как один, с непостижимой яростью разглядывающих туалет и аксессуары Лавинии.

      – Садись. Я уже заказала нам шампанского. Я на втором круге – ты опоздала!

      Луиза пытается отдышаться.

      – Извини. Метро.

      – Ты раньше когда-нибудь здесь была?

      – Да что-то не припомню.

      Лавиния откидывает назад волосы. Похоже, поутру она пыталась их заколоть, но с тех пор они растрепались, заколки ослабли, а ей вроде бы и дела нет до того, чтобы их поправить.

      – Я здесь завсегдатай, – говорит она. – И единственная до сорока лет не-проститутка.

      Все отделано темным деревом, и хотя еще слишком рано зажигать свечи, кажется, что они уже горят, и в этом-то вся красота. На стенах повсюду фрески. Посреди зала стоит рояль, и пианист наигрывает «Нью-Йорк, Нью-Йорк». Лавиния тихонько подпевает.

      – Эту песню всегда тут играют, – замечает Лавиния. – Все и всегда. Я не против. Она успокаивает. Как Рождество.

      Она пододвигает Луизе бокал шампанского.

      – Тост имеется?

      Руки у Луизы все еще дрожат от холода.

      – За что?

      – Конечно же, за наши планы на Новый год!

      – Разумеется.

      – И за нас!

      – И за нас.

      Они чокаются.

      Конечно, Луиза раньше бывала в разных красивых местах. Иногда, когда у нее выдается время между репетиторскими занятиями, она отправляется в Метрополитен-музей и платит доллар за вход, чтобы побродить по залам в одиночестве, словно призрак,