Живые и взрослые. Сергей Кузнецов

Майк отпускает Маринину руку. – Я сейчас сам сделаю, это нетрудно, подождите минутку.

      Некоторое время Марина смотрит, как пальцы Майка бегают по экрану. Сегодня он совсем не похож на того перепуганного мальчишку, которого она видела в последний раз. Губы чуть приоткрыты в полуулыбке, поблескивает скобка, голубые глаза не отрываются от маленького экранчика.

      – Вот, – говорит Майк, – я завел вам никкоды. Легко узнать: там обязательно должна быть такая загогулина, ну вот эта. Мы его называем собачий хвост, или просто хвост. В записной книжке, смотрите, – только я по-нашему имена написал, ничего?

      – Нормально, – говорит Лёва, – мы в школе мертвые языки проходим, уж имена-то как-нибудь прочтем.

      – А на каком из мертвых языков ты говоришь? – спрашивает Аннабель.

      Это первые слова, которые она произносит с тех пор, как появился Майк.

      – На инглийском, – говорит Майк, – и немного на франкском.

      – Здорово! – Аннабель берет его за руку и говорит на инглийском: – Я специально изучала ваш язык, чтобы говорить с мертвыми. Я – смертница, я хочу быть такой, как вы!

      Майк смотрит на нее удивленно.

      – Зачем? – спрашивает он на всеобщем языке. – Зачем ты хочешь быть мертвой? Ты ведь рано или поздно все равно такой станешь. Все живые станут мертвыми – а вот мертвые живыми никогда.

      Аннабель смущенно опускает глаза, и Гоша трогает Майка за плечо:

      – А никкод моей мамы никак нельзя узнать?

      – Ну я и лох! – Майк хлопает себя по лбу. – Чуть было не забыл! Я же прочитал ваш флоппи: у отца сохранилась копия в писюке. Там в одном файле есть никкод твоей мамы. Я его уже ввел в этот интердвижок.

      – Спасибо, – сказал Гоша, – значит, я могу связаться с моей мамой?

      – Ну да, – смутился Майк, – если у нее есть с собой интердвижок и там, где она, нормальный прием. Если долго вращать блюдце, то должно получиться.

      Ага, Марина, вращать блюдце – это значит звонить по этой штуке. Надо запомнить. Майк интердвижок. Вот клево, теперь у нас будет своя мертвая вещь. И не какой-нибудь видик, а совсем уникальная, секретная вещь! Небось, даже папа такой никогда не видел! Разве что дядя Коля, да и то – вряд ли.

      – Спасибо, – говорит она Майку и пожимает руку.

      Пальцы мальчика на мгновение стискивают ее ладонь, Майк смотрит Марине в глаза, словно хочет сказать что-то, – и в этот момент они слышат треск, а потом – истошный визг Ники.

      Марина сразу понимает: кто-то отрывает доски от заколоченного окна. ДэДэ? – почему-то сразу думает она. Но нет: снаружи к стеклу прижимается нечто.

      Не лицо, не маска, не морда.

      Нет – сплошные струпья, язвы и гнойники. Раны, открытые, словно лишние пары глаз или беззубые рты.

      Нике кажется: ее крик заглушает все остальные звуки. Но все равно она слышит треск, с которым существо за окном отдирает доску за доской, слышит скрип, с которым гниющие пальцы скребут стекло.

      – Ромерос, – шепчет Майк, – зомби. Кранты, чуваки, надо валить отсюда.

      – Шкаф! –