Планета в клетке. Александра Нюренберг

взгляд его, сильный и спокойный.

      Незнакомец неуловимым кивком дал понять Джонатану, что – ничего страшного, он не обижен, хотя и печален, это точно. И он был вроде как благодарен Джонатану, но за что?

      Королю он показался безумно знакомым, но виденным не на улице, не мусор выбрасывающим, и вообще не в житейщине. И отчётливее стало чувство, что человек переодет.

      Джуни ещё раз кивнул, окончательно прощая Джонатана, и отошёл в сторону, дав понять, что общение было, но – окончено.

      Джонатан отвернулся в поисках поддержки и обрёл её в лице Лис. Она стояла в углу возле какого-то расписания и не заметила происшедшего.

      Джонатан неуверенно подошёл к ней. Он дождался, чтобы она нашла что-то важное в расписании, и вопросительно взглянул ей в глаза. Лис взглянула в направлении, которое указал Джонатан плечом. Потом на самого Джонатана.

      Джонатан увидел, что в учительской нет никого, кроме них, а разве луговая нечисть считается?

      – Странный тип…

      Лис сказала, снова поднимая глаза к росписи:

      – Он потерял ребёнка.

      Джонатан подавился воздухом.

      – В смысле, его отняли. – Пояснила Лис. – Он его искал долго, а теперь работает в школе.

      Она пошла к выходу, и Джонатан потащился за ней, чувствуя смутную вину, но в чём он виноват?

      Он не испытывал желания говорить об этом, и, к счастью, Лис тоже. Вместо этого она вытащила из-под локтя свёрнутый рулон изодранной бумаги. Она отступила так, чтобы глаз камеры из угла не дотянулся, и показала, развернув, уголок.

      – Что скажешь?

      Джонатан охнул. Он мигом забыл про переодетого пирата.

      – Впечатлён, писательница.

      – Это знамение.

      – Знаю.

      Вышли из занятой стражами школы невозбранно. На спуске Джонатан задумался и остановился, хлопнул себя по лбу.

      Лис следила за ним. Из отъезжающей машины тоже глянул острый глаз, и машина собралась притормозить.

      – Понял?

      – Они устроили школу в упавшей башне.

      Лис зачем-то намотала прядь волос на ушко.

      – Джонатан, ты не потерян для логики.

      Джонатан на эту дежурную и вполне равнодушную учтивость отозвался неожиданно – глаза его сверкнули, а подбородок выдвинулся от еле сдерживаемого смеха.

      Лис мельком скользнула по этому непрошеному изобилию и вдруг вернула всё внимание его величеству – лиловые драконьи глаза так и впились в картинку. Смех дрожал в сомкнутых коротких ресницах короля, схваченная силками и пытающаяся притаиться птица.

      – Ты чего? – Подозрительно молвила она и кашлянула.

      – Для логики, говоришь?

      Джонатан ликовал – в кои-то веки (а, в самом деле, сколько мы знакомы?) на кукольном личике маминой наперсницы проступила растерянность, и оттого оно неуловимо изменилось: подтаял строгий овал, будто художник, спохватившись, затёр слишком правильную карандашную линию, и гладкая кожа подёрнулась