Дело Артамоновых. Максим Горький

раз возвращался домой злым и битым.

      – Что, Олеша? – спрашивал Артамонов. – Видно, здесь бойцы ловчее наших?

      Растирая кровоподтеки медной монетой иди кусками льда, Алексей угрюмо отмалчивался, поблескивая ястребиными глазами, но Петр однажды сказал:

      – Алексей дерется лихо, это его свои, городские, бьют.

      Илья Артамонов, положив кулак на стол, спросил:

      – За что?

      – Не любят.

      – Его?

      – Всех нас, заедино.

      Отец ударил кулаком по столу, так что свеча, выскочив из подсвечника, погасла; в темноте раздалось рычание:

      – Что ты мне, словно девна, все про любовь говоришь? Чтоб не слыхал я этих слов!

      Зажигая свечу, Никита тихо сказал:

      – Не надо бы Олеше ходить на бои.

      – Это – чтобы люди смеялись: испугался Артамонов! Ты – молчи, пономарь! Сморчок.

      Изругав всех, Илья через несколько дней, за ужином, сказал ворчливо-ласково:

      – Вам бы, ребята, на медведей сходить, забава хорошая! Я хаживал с князем Георгием в рязанские леса, на рогатину брали хозяев, интересно!

      Воодушевясь, он рассказал несколько случаев удачной охоты и через неделю пошел с Петром и Алексеем в лес, убил матерого медведя, старика. Потом пошли одни братья и подняли матку, она оборвала Алексею полушубок, оцарапала бедро, братья все-таки одолели ее и принесли в город пару медвежат, оставив убитого зверя в лесу, волкам на ужин.

      – Ну, как твои Артамоновы живут? – спрашивали Баймакову горожане.

      – Ничего, хорошо.

      – Зимой свинья смирна, – заметил Помялов.

      Вдова, не веря себе, начала чувствовать, что с некоторой поры враждебное отношение к Артамоновым обижает ее, неприязнь к ним окутывает и ее холодом. Она видела, что Артамоновы живут трезво, дружно, упрямо делают свое дело и ничего худого не приметно за ними. Зорко следя за дочерью и Петром, она убедилась, что молчаливый, коренастый парень ведет себя не по возрасту серьезно, не старается притиснуть Наталью в темном углу, щекотать ее и шептать на ухо зазорные слова, как это делают городские женихи. Ее несколько тревожило непонятное, сухое, но бережное и даже как будто ревнивое отношение Петра к дочери.

      «Не ласков будет муженек».

      Но однажды, спускаясь с лестницы, она услыхала внизу, в сенях, голос дочери:

      – Опять на медведя пойдете?

      – Собираемся. А что?

      – Опасно, Алешу-то задел зверь.

      – Сам виноват – не горячись. Значит – думаете обо мне?

      – Я про вас ничего не сказала.

      «Ишь ты, шельма, – подумала мать, улыбаясь и вздохнув. – А он – простак».

      Илья Артамонов все настойчивее говорил ей:

      – Поторопись со свадьбой, а то они сами поторопятся.

      Она видела, что надо торопиться, девушка плохо спала по ночам и не могла скрыть, что ее томит телесная тоска. На Пасху она снова увезла ее в монастырь, а через месяц, воротясь домой, увидала, что запущенный сад ее хорошо прибран, дорожки выполоты, лишаи с деревьев