Дело Артамоновых. Максим Горький

будто зарывался все глубже. Артамонов с рычагом в руках возился среди рабочих, покрикивая;

      – Молодчики, берись дружней! О-ух…

      Котел нехотя пошевелился и снова грузно осел, а Никита увидал, что из толпы рабочих вышел незнакомой походкой отец, лицо у него было тоже незнакомое, шел он, сунув одну руку под бороду, держа себя за горло, а другой щупал воздух, как это делают слепые; старый ткач, припрыгивая вслед за ним, покрикивал:

      – Земли поешь, земли…

      Никита подбежал к отцу, тот, икнув, плюнул кровью под ноги ему и сказал глухо:

      – Кровь.

      Лицо его посерело, глаза испуганно мигали, челюсть тряслась, и все его большое, умное тело испуганно сжалось.

      – Ушибся? – спросил Никита, схватил его за руку, отец пошатнулся на него, толкнул и ответил негромко:

      – Пожалуй, – жила лопнула…

      – Земли поешь, говорю…

      – Отстань, – уйди!

      И, снова обильно плюнув кровью, Артамонов пробормотал с недоумением:

      – Текёт. Где Ульяна?

      Горбун хотел бежать домой, но отец крепко держал его за плечо и, наклонив голову, шаркал по песку ногами, как бы прислушиваясь к шороху и скрипу, едва различимому в сердитом крике рабочих.

      – Что такое? – спросил он и пошел к дому, шагая осторожно, как по жердочке над глубокой рекою. Баймакова прощалась с дочерью, стоя на крыльце, Никита заметил, что, когда она взглянула на отца, ее красивое лицо странно, точно колесо, все повернулось направо, потом налево и поблекло.

      – Льду давайте, – закричала она, когда отец, неумело подогнув ноги, опустился на ступень крыльца, все чаще икая и сплевывая кровь. Как сквозь сон, Никита слышал голос Тихона:

      – Лед – вода; водой крови не заменить…

      – Земли пожевать надо…

      – Тихон, скачи за попом…

      – Поднимайте, несите, – командовал Алексей; Никита подхватил отца под локоть, но кто-то наступил на пальцы ноги его так сильно, что он на минуту ослеп, а потом глаза его стали видеть еще острей, запоминая с болезненной жадностью все, что делали люди в тесноте отцовой комнаты и на дворе. По двору скакал Тихон на большом черном коне, не в силах справиться с ним; конь не шел в ворота, прыгал, кружился, вскидывая злую морду, разгоняя людей, – его, должно быть, пугал пожар, ослепительно зажженный в небе солнцем; вот он наконец выскочил, поскакал, но перед красной массой котла шарахнулся в сторону, сбросив Тихона, и возвратился во двор, храпя, взмахивая хвостом.