Билет в Зазеркалье. Антон Леонтьев

Проходите! У нас имеются блинчики и оладушки.

      И только потом поняла, что, по всей видимости, ни блинчиков, ни оладушек уже не осталось.

      Из кухни выглянула испуганная Олеся, и Инна поспешила ее успокоить:

      – Все в порядке. Это наши соседи – Долли и…

      Она снова вспомнила, что понятия не имеет, как зовут элегантного соседа. Интересно, а сколько ему лет? Двадцать восемь? Тридцать? Ну, максимум тридцать два.

      Мальчишка, который вполне мог быть ее сыном – и по возрасту соответствовал ее старшей дочери, проживавшей в Сан-Франциско.

      – Тимофей, – представился сосед, подходя к Долли и Женечке. – Не бойся, она не укусит, она добрая, просто слишком игривая…

      Женечка сначала боязливо погладил собачку, а потом, схватив ее и прижав к себе, заявил:

      – А я и не боюсь! Она такая хорошая! И ты тоже хороший. Правда ведь, мамочка?

      Инна смутилась, а сосед Тимофей, с улыбкой взглянув на нее, произнес:

      – Ну, не мне судить об этом, однако, вероятно, малыш прав.

      Инна рассмеялась, а молодой человек (нет, максимум тридцать, вероятно, даже меньше) сказал:

      – Можете называть меня Тима или Тим, мои близкие друзья называют меня Тим.

      – А маму зовут Инночка! – произнес, крутясь с Долли, Женечка. – Так ведь, мамочка? Правда, папа называет ее Нинка, но ведь это папа…

      Сын в кои-то веки упомянул отца – того самого, который его не любил, не замечал и вообще считал уродом.

      Но к отцу мальчик, несмотря на все, был привязан.

      Сосед Тимофей, он же Тима, он же Тим, смутился.

      – Наверное, я пойду, не буду вам мешать. Тем более что папе может не понравиться.

      – Нашему папе многое не нравится, однако это никак не влияет на нашу жизнь, – ответила Инна, подавая соседу руку. – Меня зовут Инна…

      Она едва было не представилась ему по имени-отчеству. Только этого еще не хватало!

      – Очень приятно, Инна, – улыбнулся сосед Тимофей.

      Инна улыбнулась в ответ.

      – Ну, Тима, он же Тим, я, кажется, ввела вас в заблуждение, утверждая, что у нас имеются блинчики и даже оладушки. Кое-кто позаботился о том, чтобы их у нас уже не было…

      Она выразительно посмотрела на сына, кружившего по холлу с Долли, и тот указал на высунувшуюся с кухни Милу Иосифовну.

      – Мамочка, это она все съела! Ты же сама видела! Она говорила, что сладкое вредно, и поедала один блинчик за другим! И оладушки тоже!

      Мила Иосифовна немедленно исчезла, Инна развела руками, а Олеся заявила:

      – Так я новые напеку…

      – Только, дорогая моя, по моему правильному рецепту! – подала голос бухгалтерша. – Инна Евгеньевна, и закройте, прошу вас, дверь, а то мало ли что…

      Следующие два часа вышли лучшими за последние годы в жизни Инны. Они все собрались на кухне – благо что места там предостаточно. Было настоящей уморой наблюдать за тем, как две поварихи, молодя (Олеся) и бывалая (Мила Иосифовна), не давая друг другу спуску и постоянно пререкаясь, готовили блинчики и оладушки.

      Женечка,