Батюшка. Церковные служители в русской классике (сборник). Отсутствует

так штука! – подумал Керасенко. – Ишь как заснула! Ну да я вылезу через тын на улицу да подойду к окну; она близко у окна спит и сейчас меня услышит».

      Он так и сделал: подошел к окну и ну стучать, но только что же он слышит? – жена его говорит:

      – Спи, человиче, спи, не зважай на то, що стучит: се чертяка у нас ходыт!

      Казак стал сильнее стучать и покрикивать:

      – Сейчас отчини, или я окно разобью.

      Но тут Христя рассердилась и отозвалась:

      – Кто это смеет в такую пору к честным людям стучаться?

      – Да это я, твой муж.

      – Какой мой муж?

      – Известно какой твой муж – Керасенко.

      – Мой муж дома, – иди себе, иди, кто ты там есть, не буди нас: мы с мужем вместе обнявшись спим.

      «Что это такое? – подумал Керасенко. – Неужели я все сплю и во сне вижу, или это взаправду деется?»

      И он опять застучал и начал звать:

      – Христя, а Христя! да отопри на Божию милость.

      И все пристает, все пристает с этим; а та долго молчит – ничего не отвечает и потом опять отзовется:

      – Да провались ты совсем, – кто такой привязался; говорю тебе, мой муж дома, со мною рядом обнявшись лежит, – вот он.

      – Это тебе, Христя, може, показывается?

      – Эге! спасиби тебе на том! Що же, хиба я така дурна чи совсем нечувствительна, що ни в чем толку не знаю? Нет, мне это лучше знать, що показывается, а що не показывается. Вот он, вот мой чоловик, у меня совсем близенько… вот я его и перекрещу: Господи Иисусе, а вот и поцелую: и обниму и опять поцелую… Так добре нам вместе, а ты, недобрый потаскун, иди себе сам до своей жинки – не мешай нам спать и целоваться. Добра ничь – иди с Богом.

      «Фу ты, сто чертов твоему батькови: что эта за притча! – пожимая плечами, рассуждал Керасенко. – Чего доброго, я, перелезши через тын, не обознался ли хатою. Только нет: это моя хата».

      Он отошел на другую сторону широкой деревенской улицы и стал считать от колодца с высоким журавлем.

      – Первая, вторая, третья, пятая, седьмая, девятая… Вот это и есть моя девятая.

      Пришел; опять стучит, опять зовет, и опять та же история: нет-нет отзовется женский голос, и все раз от раза с бо́льшим неудовольствием и все в одном и том же смысле:

      – Иди прочь: мой муж со мною.

      А голос Христи – несомненно ее голос.

      – А ну, если твой чоловик с тобою, – пусть он заговорит.

      – Чего ему со мною говорить, як мы уже все обговорили.

      – Да я хочу послушать: есть ли там у тебя чоловик?

      – А вже же есть: вот ты слухай, як мы станем целоваться.

      – Тьфу, пропасти на них нет; в самом деле целуются, а меня уверяют, что я – не я, и куда-то совсем прочь домой посылают. Но погоди же: я не совсем глупый – я пойду соберу людей, и пусть люди скажут: мой это дом или нет, и я или кто другой муж моей жинки. – Слушай, Христя: я пойду людей будить.

      – Да иди, иди, – отвечает голос, – только от нас отчепысь: мы вот двоечко нацеловались и смирненько обнявшись лежим, и хорошо нам. А до других ни до кого и дела нет.

      Вдруг