Трое против Нави. Сергей Анатольевич Остапенко

отвяжутся и оставят меня в покое. Теперь я был точно уверен, что лучник, западни, пожар и подкоп на спуске – составляющие их мерзкого замысла. Но ассоциировать эти козни с Испытанием, как его описывал Варья, – в конце концов, там чёткие правила игры с намёком на благородство даже смерть выставляли не в таком обидном свете, – мне не хотелось.

      Как же они могут исчезать? А коршун этот, что, разумный? Волей-неволей начнёшь мыслить сказочными категориями.

      Досадно было сознавать, что я до сих пор ничего толком не понимаю. Но то, что даже барахтаясь под водой я не бросил оружия, дало мне повод проникнуться к себе признательностью и уважением. Теперь я могу идти дальше, и я обязательно пойду. Испытание либо убьет меня, либо сделает сильнее. Ведь это же и есть верный способ рассуждать в этом мире, не так ли, господа предки? Так знайте, я ныне не тот, что давеча, покрепче буду, и к тому же, теперь я шибко зол на вас!

      Я прошествовал мимо каменного истукана, и сопровождаемый трелями сверчков ступил под своды самого сказочного леса, о котором мне когда-либо в жизни доводилось слышать.

      Быстро темнело, и чем плотнее становилась тьма, тем ощутимее одиночество и странная, щемящая тоска, которая не лишала сил, а напротив, подстёгивала, давала возможность услышать и увидеть то, что раньше оставалось сокрыто под панцирем будничной повседневности. Лес был расчерчен переплетениями троп, покрытых притоптанной чахлой травкой или сухой слежавшейся листвой, а то и совсем чистых, с размытыми дождевыми стоками рытвинами, из которых виднелись извилистые узловатые корни. Продвигаясь по одной из таких троп («Заговорённые» – машинально юркнула в голове мысль), я начал постепенно абстрагироваться от того, кто я такой, терять свойства цивилизованного человека. Во мне пробуждались первобытные страхи, но одновременно, как противоядие, невесть откуда выкарабкивались какие-то мощные животные потенции, быстрые, как мановение глаз и цепкие, как стремление выжить.

      И мне это нравилось.

      Моя личность ушла на второй план, а на её место из своего логова выползла вторая, почти копия, но поживее, которая чувствовала себя в новых условиях не так уж плохо…

      Прохладная почва передавала по нервам дивное ощущение транса ходьбы. Часто бывало больно, но зато я был доволен тем, что мои ступни касались почвы практически бесшумно. Как обычно, находясь наедине с собой, я размышлял. И пришло мне на ум вот что.

      Допустим, есть такой себе абстрактный рыбак. Закидывает он удочку в пруд, сладко улыбается в предвкушении добычи. Рыбы поумнее – расплываются, кто куда, поглупее да поголоднее – «клюют» и попадают к рыбаку в руки. Рыбак – это судьба, рыбы – это люди, а впрочем, все живые существа. Сейчас я был мелкой рыбёшкой, а предки – могущественным и коварным рыбаком. Мне же, до слёз и скрежетания зубов захотелось вдруг стать настоящим рыбьим монстром, рвануть леску и стянуть этого рыбака в воду! Предки, если это они стояли за моими неприятностями, были самыми настоящими