Пангея приветствует тебя!. Оливия Штерн

– не очень. Можно даже сказать – поганенько.

      Память словно старинная, наполовину осыпавшаяся мозаика. Не осталось ничего внятного о той, прошлой жизни, которая закончилась благополучно в тот момент, когда Тана открыла глаза и обнаружила себя лежащей среди колышущегося моря пожелтевшей травы. Голова противно гудела, тело болело, но у нее нашлись силы куда-то идти в надежде встретить людей. Потом силы иссякли, и в себя она пришла уже под внимательным взглядом огромного, загорелого до черноты человека в странном одеянии, очень похожим на те доспехи из кожи, которые ей доводилось встречать… где? Не помнила. Впрочем, Уннар-заш ей понравился. Было в нем что-то располагающее к себе, несмотря на совершенно дикий, примитивный вид. Лоб довольно высокий, взгляд открытый и плечи ну совершенно непомерной ширины. Правда, здешние скорее всего все такие – высокие, но широкие в кости, а поверх еще и приличный слой мышц, да такой, что предплечье Уннар-заша в обхвате было как четыре ее, Таны, предплечья.

      Она покосилась на руки Дей-шана, сжимающие поводья. Тоже черные – от загара, от пыли, покрытые шрамами. Ночью он этими руками ей чуть ребра не переломал, синяков наставил. Впрочем, с синяками жить можно, до поры до времени. Хотелось помыться. А в сознании медленно зрела уверенность, что от всех прелестей этой поездки ей не отмыться никогда.

      Тана вновь вернулась к печальным своим мыслям.

      Противно, когда не помнишь, кто ты была. Гулящей девкой? Нет, она твердо знала, что нет. Тогда почему совершенно спокойно отдалась какому-то грязному и вонючему примитиву? Где вопли и терзания по поводу несчастной женской доли? Где горечь обиды?

      Нет их. Разве что досада – да и то исключительно оттого, что посреди жухлой травы и вообще не пойми как.

      Похоже, что там, откуда она сюда прилетела, секс со случайным партнером был нормой. Все равно что легкий перекус между завтраком и обедом. Но, понятное дело, если добровольно…

      Тана раз за разом возвращалась к уцелевшему фрагменту воспоминаний. Бордовый ковер. Мертвая блондинка с разбитым лицом. И кто-то, чьего лица пока не вспомнить. Тот, кто убил. Его, судя по воспоминаниям, Тана тоже не боялась. Она просто была уверена в том, что ей ничто не угрожает, и хотела – искренне хотела – помочь тому неизвестному. Желание помочь и даже сострадание остались послевкусием воспоминания. Больше, увы, ничего.

      Ни – кто, ни – откуда. Были ли дети. Будут ли дети здесь, учитывая обстоятельства.

      И где это – здесь?

      Само собой всплыло в памяти одно-единственное слово. Забвение. Иррациональный, первобытный страх перед заключенным в слове смыслом. Когда-то… Похоже, она очень боялась оказаться в Забвении, потому что, попав туда, никто уже не возвращался.

      Вынырнув из тяжких размышлений, Тана огляделась – и, к собственному вялому удивлению, увидела неподалеку, на фоне безбрежного моря выжженной травы, нечто новое.

      Редкий плетень, покосившийся, в прорехах, опоясывал две кривые лачуги, крытые вязанками сухой травы. Из крошечного и закопченного оконца к небу уходил густой