Небо нашей любви. Александр Шляпин

все то, что я чувствую к вам в этих холодных и сырых стенах. Я верю, что наш Валерка станет настоящим мужиком и никогда…»

      Записка закончилась как— то внезапно и непонятно. Было ощущение, что сатрапы смоленского НКВД просто вырвали её из рук, не дали шанса закончить отцу предсмертное послание.

      – А что дальше? – спросила недоуменно мать.

      – А все, – ответил сын удивленным голосом и подал записку матери.

      – Я, это… Хочу сказать, что батьку вашего из камеры тогда забрали. Он мне сунул эту «маляву» и, уже уходя, назвал ваш адрес. Еще он сказал, что вы денег мне дадите, – сказал Карнатик, кусая свои ногти в ожидании причитающегося вознаграждения.

      Мать Валерки сидела за столом, подперев голову руками. По её лицу текли слезы, и она ничего в эту минуту не понимала. Огромное горе сжало её сердце сильной рукой разлуки, и она почувствовала, что это письмо от мужа было последним.

      – Мам, у тебя есть деньги – надо с курьером рассчитаться, – сказал Валерка, положив свою руку матери на голову.

      Словно отойдя от сна, мать встрепенулась. Она вытерла накатившиеся слезы, тихо сказала:

      – Ах да! Прости меня малыш – я совсем расклеилась. Привстав из— за стола, она подошла к комоду. Вытащив из него шкатулку, Светлана достала червонец и протянула его пареньку.

      – Премногое вам, мерси, – сказал Карнатик, и спрятал деньги во внутренний карман пиджака.

      – Может, ты кушать хочешь? – спросила мать. – В тюрьме, наверное, очень плохо кормят. Я вижу ты сильно бледен —голодал наверное?

      – Я, мамаша, полгода под следствием на «киче» парился. Вот и отощал на казенных— то харчах. В деревню, к бабке, поеду. Там молоко, сметана есть. Через месяц оклемаюсь и наберу потерянные жиры…

      – Ладно, проходи на кухню, – сказала ему Светлана, и пригласила за стол.

      Карнатик, без всякого смущения уселся за стол и, закинув ногу на ногу, приготовился к трапезе.

      Мать отрезала краюху хлеба и достав из духовки еще теплый суп, налила целую миску.

      – Суп гороховый будешь? – спросила его Валеркина мать.

      Карнатик, жадно откусывая хлеб, лишь махнул своей головой. Налив миску горохового супа, она подала его гостю, а сама, подойдя к окну, скрестила на груди свои руки и, отключившись от всего мира, уставилась на улицу. Карнатик ловко орудовал ложкой, со звоном и стербаньем, опустошая фарфоровую тарелку, пока в ней не осталось ни капли.

      – Вы, мамаша, так особливо— то не переживайте, может быть т вашего благоверного отпустя… Там щас на «киче» полная неразбериха. Кто за кражи, кто политические, кто за всякие убийства сидят, кто враги народа и шпиёны всякие. Не тюрьма, а настоящий пчелиный улей. Не ровен час – отпустят, – сказал Карнатик, вселяя в Светлану надежду. Она, кутаясь в шаль, накинутую себе на плечи, молчала и продолжала стоять и смотреть в окно. Было такое ощущение, что она вообще не слышит гостя.

      Карнатик, видя, что на его слова никто не реагирует,