Небо нашей любви. Александр Шляпин

и табак будет, – сказал Фирсанов. – На пока, покури.

      И Сашка протянул последнюю папиросу Краснову. Петрович дрожащими руками взял папиросу и дунул в гильзу. В этот момент на его глаза накатилась крупная слеза. Конечно же, ему было сейчас трудно говорить. Ожидание своего конца могло утомить любого, даже самого сильного духом человека. Затянувшись три раза, майор оторвал кусок гильзы зубами и передал папиросу Фирсанову.

      – Кури!

      Минут через двадцать в стояк кто— то постучал. Сашка спрыгнул на пол и подошел к трубе.

      – Эй, – обозначился он.

      – Ферзь, держи «грев»! По «киче» прогон пошел, что ты в «трюме», так что не переживай, все будет путем… Каторжане все в курсах. Чем можем, тем и поможем!

      – Давай, ловлю! – прокричал он, и отошел от трубы.

      Сверху послышался звук падающей воды, который бывает обычно после того, как арестанты промывают парашу. Вновь вода с шумом вырвалась из отколотого куска трубы, только на этот раз вместо дерьма, выскочили аккуратные круглые колбаски, связанные веревкой. Фирсанов отцепил их, и три раза ударил миской по трубе.

      – Спасибо, братаны! – крикнул он в нее. – «Грев», принял! Срите только меньше, а то меня вашим дерьмом скоро затопит, – прокричал он следом, как бы шутя.

      Отмыв пропитанные парафином оболочки «торпед» от остатков человеческих фекалий, он аккуратно развернул туго скрученные газеты. В одной «торпеде» лежало больше пачки папирос и спички. В другой был завернут табак, перемешанный с махоркой. В третьей «торпеде» лежал кусок сырокопченой колбасы и шмат сала, граммов на триста.

      – Во, бродяги, дают! Колбаса, «бацилла», куреха! Что еще каторжанину надо? Продержимся, Петрович! Ты сам своего сына увидишь и все ему расскажешь. Правда, Валерка твой, мою кралю отбил, но я теперь не серчаю на него. Правильный у тебя, батя, пацан!

      Краснов посмотрел на Фирсанова и улыбнулся при виде каторжанской солидарности. Сейчас его занимали совсем другие вопросы. Нужно было, во что бы ни стало, сообщить жене и Валерке о том, что он никогда больше не сможет вернуться домой.

      Глава одиннадцатая

      Дядя Жора

      Прошло более двух месяцев после ареста отца. За это время от него не было ни слуху, ни духу. Передачи, которые мать собирала ему, не принимались, и она раз за разом возвращалась домой, так и не зная, жив ли Леонид Петрович или же …. Как раз об этом ей не хотелось даже и думать. Вечером одного дня, когда мать после очередного посещения «американки» – смоленской тюрьмы находилась в трансе. В тот миг кто— то постучал. Валерка бросился к двери, ожидая хороших новостей, но на пороге увидел незнакомого паренька лет шестнадцати. Он был неухожен и подозрительно бледен, словно страдал чахоткой.

      – А. Красновы здесь живут? – спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

      – Да, – ответил Валерка, —Я Краснов, – сказал он, не представляя, что нужно парню.

      – Я тебе «маляву» с «кичи» притаранил, – сказал он по «фене», и снял с головы засаленную