Слой. Евгений Прошкин

черными мешками носилки. Диктор объяснял про водосточную трубу, но Константин отвлекся: его вдруг заинтересовала отодвинутая крышка канализационного колодца. Что-то в ней было… зудящее.

      На экране появилась жена покойного – заплаканная, но не растерянная. Словно она была к этому готова.

      – Представляешь, сколько ее серьги стоят? – спросила, снимая бойкот, Настя. И, помолчав, вздохнула: – Живут же люди.

* * *

      В туалет хотелось не так чтоб очень сильно, и он решил поваляться еще. Свет то набегал на веки, то сползал куда-то вниз – наверное, дерево за окном качается или занавеска. Вставать всё равно придется, но потом, а пока можно…

      – Петруха! Просыпайся! – К этому голосу подошла бы черная окладистая борода, классическая такая бородища, как у батюшки. – Слышь, нет? Сегодня Ку-Клукс-Клан на вахте, он сов не любит.

      С добрым утром, Петя.

      Он открыл глаза и осмотрелся. Почему палата? Почему больница? Не болит же ничего.

      Бородатый водил мизинцем по заляпанному стеклу.

      «Придурок какой-то», – подумал Пётр и, хрустнув лопатками, взял со стула байковые брюки.

      – В шахматишки перед завтраком, а? – предложил тощий старик, потрясая пешками в сложенных ладонях. – Блиц для разминочки, а?

      – Кто еще телится? – раздалось из коридора. – Подъем!

      Дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина в ослепительно-белом халате и высоком поварском колпаке. Если его натянуть до подбородка и прорезать две дырки…

      – Кто еще в койке? Привяжу до вечера! Слушай расписание: десять ноль-ноль – Караганов, одиннадцать ноль-ноль – Зайнуллин, двенадцать ноль-ноль – Полонезов. Шахматы здесь оставишь, понял? Вопросы?

      – Нету, – тявкнул дед.

      – Да он мужик ничего, – заметил Борода, когда Ку-Клукс-Клан ушел будить остальных. – Строгий, дисциплину уважает. С нами без этого нельзя.

      – Топтал я такие строгости, – заявил чернявый парень с подвижным лицом и длинной шеей. – Сука, за такие строгости – в глаз напильником!

      – Курить охота, – сказал Пётр. – У кого-нибудь есть?

      – Давай знакомиться, – сказал чернявый. – Вон те – Вовчик с Сашкой, от армии отлынивают, это – Сережа, я его зову «художник, что рисует смерть», а там Полонезов. Откликается на «Гарри», не вздумай с ним играть. Ну а я Ренат.

      – Зайнуллин, – почему-то добавил Пётр. – Помню.

      – Правда? Ну поздравляю! – искренне обрадовался тот. – А еще чего помнишь?

      Пётр обвел палату унылым взглядом. А больше – ничего…

      Пересекая коридор, он автоматически отметил пути отхода: окно, другие палаты, столовая, бронированная дверь на засове. Все – не годятся. На окнах решетки, а у выхода – дежурный мордоворот. Без шума не снять.

      В уборной стояла такая вонь, что Пётр закашлялся. Кто-то постоянно лил мимо чаши – вычислить бы гада и ткнуть харей в лужу. Стены покрывали многочисленные, но однообразные граффити. Надписи, как Пётр заметил, делились на