Рыжий дьявол. Михаил Дёмин

Так же, как и я, он попался в медвежий капкан и не смог выбраться. И поневоле стал двойником, начал предавать своих ребят. И в результате оказался под колесами…

      И так же точно, как и меня сейчас, завлекла, заманила парня Клавка.

      Любопытное обстоятельство: во всех сомнительных ситуациях так или иначе всегда присутствовала она… Постоянно получалось так, что Грач сначала наведывался к Клавке, а затем уже появлялась милиция.

      И он мог вообще никого и не выдавать сознательно. Мог хранить верность ребятам, но, конечно, на вопросы Клавки он отвечал откровенно. А она интересовалась многим… И он ни о чем не думал, не догадывался. Ведь он же ей верил; она же была – „своя"!

* * *

      А пьянка шла своим чередом. Откуда-то возникла гитара. И под струнный звон, голос Клавки – низкий, чуть задыхающийся – запел:

      Ты не стой на льду – лед провалится.

      Не люби вора – вор завалится.[12]

      Вор завалится, будет чалиться,[13]

      На свиданку ходить не понравится…

      А я любила вора и любить буду.

      Я стояла на льду и стоять буду.

      Эх, дождь идет – ураган будет!

      А родится сын – он жиган будет…

      И Ванька Жид, вскочив, плеснул в ладоши. И крикнул, захлебываясь от хмельного восторга:

      – Давай, Чума! Топни ножкой! Спляши! Как встарь, как бывало. – Он потащил меня за рукав: – Ну?

      Мне в этот момент – вы сами понимаете – было вовсе не до плясок. И я отказался, сославшись на нездоровье.

      – Жаль, – пожал он плечами. И присев на краешек стола, потянулся к бутылке. – Тогда продолжим…

      Ландыш поглядел на нас обоих. И спросил, подсаживаясь к Жиду:

      – Вы что, давно знакомы?

      – Да уж лет шесть, не меньше, – ответил, опорожнив стопку, Иван.

      – Где ж это вы снюхались?

      – Там, где девяносто девять плачут, а один смеется, – сказал Иван. – Понял? Мы с ним чалились вместе. Сучню резали, понял?

      – Ах, так, – протянул Ландыш. И потом, обращаясь ко мне: – Что ж ты, голубок, кривлялся? Почему сразу не сказал? Ты же, оказывается, наш!

      „Только не твой, – подумал я, – только не твой…" И я поднялся, потягиваясь. Потер ладонью лоб.

      – Что-то мне, ребята, нехорошо, – проговорил я протяжно. – Голова болит… Тошно… Или выпил много? Пойду-ка подышу свежим воздухом.

      И затем уже в дверях, вполоборота:

      – Ванька, – позвал я, – пройдемся, что ли? Тут от духоты угоришь…

      Ландыш проводил меня подозрительным взглядом. Но ничего не сказал. Я ведь уходил не один, а с известным ему человеком!

* * *

      Выйдя, мы свернули на Абаканский тракт. И некоторое время шагали молча. Скрипел под сапогами гравий. Светились папироски во мгле. Ночь обволакивала нас прохладой и запахами спелых июльских трав.

      А в вышине, в лиловой бездне – среди обрывков летящих туч – мерцал оранжевый осколок луны. Он был косой и чуть вогнутый и напоминал наклоненную чашу.

      Существует примета: если из такой „чаши" вода,

12

Завалиться – попасть в руки милиции.

13

Чалиться – сидеть, отбывать срок.