Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

накинула свету лампе, мерцала у неё в руке. До крайности размахнула дверь в боковушку и подняла на Михаила приветливые глаза:

      – Проходьте, проходьте, гостюшка…

      Поставила на стол лампу рядом с будильником, лежал вниз лицом.

      – Оно, конешно… – Мама взяла весело цокавший будильник, близоруко глянула на стрелки. – В три ночи горячими пельменями не попотчую гостюшку. Но кружка молока сыщется.

      Михаил конфузливо попросил:

      – Не надо… На сверхосытку ж… Я даве ел…

      В ласке возразила мама:

      – Я не видала, гостюшка, как Вы ели… Покажете…

      Опустила будильник на ножки. Вышла.

      Пала тишина.

      Слышно было, как удары будильника с каждым разом всё слабели. Будто удалялись.

      – Сейчас станет, – в удивленье обронил Михаил.

      – Всебеспременно! Далёкого дорогого гостеньку, – сыплю с холостой подколкой, без яда, – застеснялся. Гмм… Навовсе, блажной, заснул. Только что не храпит. Разбужу…

      Я пошлёпала будильник по толстым щекам.

      Молчит.

      Не всегда просыпается от шлепков. Одно наверно даёт ему помощь – положить вниз лицом.

      Будилка у нас с припёком. Настукивает только лёжа. Вот взял моду. Всех побудит, а сам всё лежит лежнем!

      Перекувыркнула – зацокал!

      В близких минутах вшатнулась мама с полной крынкой вечорошней нянюки[47]. Налила доверху в кружку. Потом внесла на рушнике пышную, подъёмистую кокурку[48].

      – Прошу, гостюшка, к нашему к хлебу. Всё свежьё… – Высокую уёмистую кружку с молоком мама прикрыла хорошей краюхой кокурки. – Присаживайтеся к столу… Стесняться будете опосля.

      Михаил вроде как против хотения – в гостях, что в неволе, – подсел к еде.

      Мама заходилась стелить ему на сундуке.

      – Покойной ночи, Михал Ваныч! – рдея, пропела Луша.

      – Заименно, девушки, – на вздохе откликнулся Михаил и заботливо засобирал мякушкой со стола крошки. Напа́дали, когда мама резала кокурку.

      Мы с Лушей выходим.

      На улице пусто, тихостно, темно. Нигде ни огонёшка.

      Только у нас смутно желтело одно окно.

      Луша посмотрела на то чахоточное окошко долгим печальным взглядом. Усмехнулась.

      – Луш! Ты чего?

      – Чудно́… Жениху стелют в доме невесты. А невеста в глухую ночь – из дому!

      – Не вяжи что попыдя. Какая я невеста?

      – Нюр! А не от судьбы ль от своей отступаешься? Парняга-то какой!

      – Ну, какой?

      – Скажешь, тупицею вытесан?

      – Вот ещё…

      – То-то! Чеснотный… Не гульной… Любочтительный… С лица красовитый?.. Красовитый. Есть на что глянуть. Умный?.. Умный. Не подергýлистой[49] какой… Работящой?.. Работящой. Не вавула…[50] Рукомесло при нём в наличности. Не отымешь. Штукатур на отличку! Руки у парня правильно пришиты! Сюда ж клади… Не мотущий[51]. Правда, малешко вспыльчивый, так зато обрывистый[52]. Пыль его бы-ы-ыстро садится… Пыль присела, и он уже не кирпичится… Зла ни на кого не копит… Весёлый. Гармонист. Танцор. Обхождением

47

Н я н ю к а – кипячёное молоко.

48

К о к у р к а – белый хлеб, испечённый на постном масле.

49

П о д е р г ý л и с т о й – непостоянный, легкомысленный.

50

В а в у л а – лентяй.

51

М о т у щ и й – расточительный человек.

52

О б р ы в и с т ы й – отходчивый.