Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

чёртовой дюжины одной дуры несолёной. Так вот же съявилась. Всеполный теперь комплектишко!

      Дали мне валенки.

      Велели на́скорей забираться на лежницу[86].

      Обняла я трубу. Реву:

      – Оха, мамынька ты моя родная! Оха да жёлтинска! Да куда ж меня завезли-та? Да куда ж да попалась-та я?..

      – Нюронька! Ну чего ты, ей-бо, расслезилась? – шепчет в ухо Михаил. – Не надо бы, а?.. Ну чё ж тепере, пра, делать? Не ворочаться же… Всенадобно, Нюронька, со всей дорогой душой к нашему к обчеству приклоняться… Ну… Надь ладниться… Слышь, сродничи, соседи валом валят. Полна коробонька нажалась народушку. Привёз Блинов невесту со стороны! Глаза горят на молоду поглядеть-ка…

      10

      Сама испекла пирожок, сама и кушай.

      Попервости я быковала. Не соглашалась идти под Михаилову фамилию.

      Серчал он:

      – Тогда и не жона как будешь… Жона должна таскать мужнину фамильность.

      Время пообломало мою гордыню.

      Навприконец отступила я на попятный дворок.

      Пошли мы в загс. Записались.

      Выдали нам регистрированную бумажку.

      По дороге назад я спросила, когда венчаться пойдём.

      А Михаил со смешком и отколи штуку:

      – Иди венчайся одиначкой. А я – господин Товарисч Комсомол! Я венчаться не буду.

      Прямо оглоушил. Как обухом старой корове меж тупых рогов. Стала я посередь дороги и шагу не могу ни взад, ни вперёд подать. Будто вкопало по колени. Не то что мизинцем пни, дунь – паду.

      А он, лихобес, руки за голову и ну бить дробца. И ну этаким чертоплясом вкруг меня кружить с приговорками:

      – Эх, тюх-тюх-тю!

      Голова в дяхтю,

      Руки-ноги в кисялю —

      Свою милку весялю!

      Эха, яблочко

      Сбоку верчено.

      С комсомольцем живу

      И не венчана!

      Я плясала, топала,

      Искала себе сокола.

      Думала, он далеко,

      Оказалось – около!

      Сгрёб с себя кепку, припнул к груди в поклоне – это я, соколок-найдёныш! – и в полной отчайке хлоп кепкой плашмя оземь.

      И дале за своё:

      – У милёнка у мово

      Поговорочка на о.

      Он на о, и я на о,

      Ноне стала я ево!

      – Как толечко… добыл на меня бумажку… – бормочу. – Час… Единый час не сшёл… как накинул в загсе хомуток… А уже натура-дура в открытку из тебя полезла! Такущую вздорицу попёр!.. Это ещё что за машок?[87] Даль-то чего ждать?

      Бросил он скакать. Повинно вальнулся передо мной на колени. Обнял меня и не пропел, в донной печальности прошептал тихо приговорку:

      – Ты, колечко моё,

      Кольцо золотое!

      Ты, сердечко моё,

      Кровью залитое!..

      Помолчал и потом так повёл в покаянье слова:

      – Нюронька… Небесна звёздынька… Ты думаешь, я, большой руки дурак из картошки, увесь возмечтал тебе обиду склеить? Не-е-е… И в думке, милавица, не содержал. Жить будем в ладности, моя паниматочка. Вдвох. Безо венца. Третий, знамо, лишний.

      – Чем же тебе

86

Л е ж н и ц а – лежанка на печи.

87

М а ш о к – большой прыжок зайца в сторону, чтобы запутать следы.