Оренбургский платок. Анатолий Санжаровский

Только запечатал тридцать третий годок! Сверстник Иисуса Христа. Самолучшие молодущие годы! Ты послушай, что я даве выписала из клюевской библиотечной книжки:

      – Тебе только тридцать три года —

      Возраст Христов лебединый,

      Возраст чайки озёрной,

      Век берёз, полный ярого, сладкого сока!..

      – Ну, во-от, – смешался Михаил. – Дожил. Заговорила жона со мной стишатами.

      – А что, тебе одному ильзя?[125] Тебе ль тоску в душе вязать?

      17

      Стойким и счастье помогает.

      Кончила я на бегах, или, как тогда говорили, ускоренным методом восьминарию (шутейно я величала так восьмилетку), тут же сватают меня на чин «русланки» – вести русский язык узбекским детишкам.

      Я вроде того и не против, раз на вязанье будет выпадать просторное время.

      Устроили мне экзамен на учительку.

      Был диктант в двести слов.

      Про гражданку обезьяну.

      Ну, я и перестарайся. Такую оплошку дала – ты хошь этого? – три ошибки смастрячила!

      Казалось, в русском я смыслю, как коза в лентах. Но в учителя-культармейцы меня таки кликнули.

      Правда, не к детишкам.

      В школе взрослых повышенного типа доверили группу отстающих малограмотных.

      Проверяешь в первые дни диктанты – сбочь раскрытый учебник. Не уверена где, краешком глаза вкрадливо подглядишь.

      А неловко как… Стыд сжигал меня.

      «Нет, девонька, подглядки не красивят тебя. Преже[126] чем школить других, выучись сама. Докажи себе, что ты что-то да можешь. «Хочешь быть на высоте – выбирай путь в гору!»

      Со всей злостью навалилась я на грамматику. Пыхтела, пыхтела, пыхтела… Засраб культуры[127] из меня не выплясался. Зато я наловчилась-таки без ошибок лепить проверочные, раз в четверть, диктанты для культармейцев.

      А там пошла, пошла ладком Анна наша просвещёнка Фёдоровна. Про праздники стала узнавать по грамотам да благодарностям.

      У меня их с полкило набежало.

      18

      Золото не золото, не побывав под молотом.

      Когда страна на бой суровый

      Своих послала сыновей,

      То согревал платок пуховый

      Их жен, сестёр и матерей.

      Юрий Энтин.

(Из гимна Оренбургской области)

      В начале войны вернулась я в Жёлтое и больше никогда его не покидала. Разве что слетаешь куда на недельку отгостить. Вот и вся отлучка.

      Сызнова выискивались охотники отрядить меня в учительши.

      Только не польстилась я. Ни на какую приманку не сменяла своё вязанье. Ну куда ж такую красу бросить!

      А время-горе какое…

      Война.

      Кругом людей нехватка. Ломали спину если не за двоих, так за троих. Это уж точно.

      Днём я на молоканке[128].

      Тока нету. Вдвоём с неразлучницей с Лушей Радушиной сепараторы вручную крутили. По́том подплывали. А крутили, молоко

125

И л ь з я – можно.

126

П р е ж е – прежде.

127

З а с р а б к у л ь т у р ы – заслуженный работник культуры.

128

М о л о к а н к а – молочный завод.